За прошедшие несколько дней Мэттью тоже освоился. Ему это нужно было в меньшей степени, чем Кристоферу, но всё же дом был для него чужим, а отношения с Николасом совсем ещё юными. Однако все трое как-то быстро вошли в ритм. Проводили время с ребёнком, по мере возможностей занимались с ним чем-то полезным, Николас работал, а вечером они с Мэттью взяли за привычку прогуливаться вдвоём по местному подлеску.
Для Кристофера эти двое действительно было больше, как старшие братья, чем родители. Иногда включалось что-то такое, воспитательное, но чаще всего молодым парням было попросту не до этого. Позаботиться о ребёнке — да, старались, а вот задачи вырастить его так, как старались обычно биологические родители — такой задачи перед собой не ставили.
Первым делом и Николас, и Мэттью озаботились психологическим состоянием Кристофера. Поэтому пока мальчишка был свободен от школьных занятий на дому. Зато уже познакомился с Эриком — тем самым психиатром, специализирующемся на мутантах, о котором разговаривали в доме ДиМарко.
Вместе с Эриком приехал и его супруг, Джонни, которого и Мэттью, и Кристофер уже знали. От вида неизвестного пока человека мальчишка сперва занервничал, но не увидел в нём ничего ужасного, напомнившего ему о монстрах. Мэттью тоже ощущал какой-то ровный, стабильный эмоциональный фон, чувствовал какую-то особую заботу, с которой Эрик относился к Кристоферу. То ли психиатр просто любил детей, то ли у него уже были свои, но эмпат, так или иначе, чувствовал нотку отцовского отношения.
Пока Эрик знакомился с ребёнком, Джонни перебросился парой фраз с Николасом. В том числе и обмолвился про мать Мэттью. Волнение в груди последнего резко возросло с первых слов детектива. И значительно усилилось, когда эмпат осознал два факта — его родители разводятся, а его мама переживает не лучшие времена.
Наверное, это было несравнимо с тем, чтобы быть изгнанным обществом, прятаться в лесах и всё такое. Но всё же это была мама Мэттью, и ему не хотелось, чтобы она страдала. Так что, конечно, парень расстроился от таких новостей и как-то притих, погрузившись в собственные мысли и не участвуя в беседе Джонни и Николаса.
Когда же гости уехали, а Николас обратился к теперь уже точно бойфренду с предложением, Мэттью готов был согласиться на любые условия. Он хотел хотя бы увидеть мать собственными глазами, хотя бы дать ей понять, что с ним всё было хорошо. И он совершенно не верил в то, что Николас мог что-то увидеть в его родительнице. Та была прекрасной в глазах Мэттью. Она была той, кто воспитал Мэттью таким добрым и правильным.
Так что на высказанные условия эмпат легко согласился. Тем более, что из машины он и сам выбираться не хотел. Был и риск того, что Мэттью кто-то узнает. Но, по большей части, эмпат не хотел выбираться на людные улицы. А они будут людными, Бирмингем — крупный город. Мэттью сразу вспомнил, как пробирался до школы полями-огородами, как говорится, чтобы встретить как можно меньше народу на своём пути.
В день, когда они, наконец, поехали по указанному Джонни адресу закусочной, Мэттью снова ощущал невероятное волнение и был молчалив. Он сидел в машине с ровной, как струна, спиной и только немного улыбался на какие-то фразы Николаса. Было попросту страшно, что что-то пойдёт не так. В их жизни было слишком много таких моментов.
Бирмингем не был для Мэттью родным городом. Он прожил здесь лишь четыре года. Тем не менее, именно с ним были связаны множество воспоминаний — все эти «первые» штуки произошли в Бирмингеме. И оттого, въезжая в город, Мэттью ощутил ещё и какую-то тоскливую ностальгию, словно не был здесь не три месяца, а три года минимум.
Когда машина остановилась у закусочной, Мэттью невольно принялся всматриваться в её окна, чтобы хотя бы мельком увидеть мать. Но обзор был слишком плохим. Так что оставалось только ждать Николаса и надеяться на то, что всё пройдёт хорошо.
Мать Мэттью — Оливия пока ещё Джонс — тоже не замечала подъехавшей машины за работой. Да и мало ли кто останавливается рядом с закусочной, обычное дело.
Оливия оказалась миниатюрной женщиной и, возможно на удивление, довольно молодой. Впрочем, Николасу даже не пришлось гадать, кто из официанток приходился мамой его бойфренду. Да и сомнений, в кого пошёл Мэттью тоже не оставалось. Они с мамой оказались очень похожи — те же черты лица, те же большие глаза, та же немного робкая улыбка.

Оливии было тридцать шесть, но в последнее время она чувствовала себя каким-то потерянным ребёнком. Замуж она вышла рано, забеременев от молодого военного. О появлении Мэттью ничуть не жалела, но, как это нередко бывает, Оливия посвятила всю свою жизнь семье. Она никогда не работала — это было и невозможно, постоянно переезжая с места на место; только заботилась о муже и растила сына.
Она знала, что супруг её не самый простой человек, но всё равно его любила. Наивно полагая, что хоть немного, но делает его лучше. Наверное, так оно и было, пока тот не обнаружил, что его сын мутант. И тут уже убеждений и доброго сердца не хватило, чтобы коренным образом изменить мировоззрение мужа.
Теперь уже почти бывшего, конечно. Оливии было страшно перед неизвестностью, открывающейся перед ней, но этого было недостаточно, чтобы простить такое предательство. Сына она любила гораздо сильнее.
Собственные неудобства Оливия не замечала. Она до сих пор не знала, что ей делать и как вообще жить эту жизнь. Устроилась официантом — единственная работа, на которую её могли взять безо всякого образования. Сняла небольшую комнату в не самом лучшем районе. Но ничего из этого не перебивало волнения по поводу Мэттью.
Не проходило и дня без тревожных мыслей, слёз и бесконечного чувства вины. Именно этот страх и вину Николас и увидел, прикоснувшись к женщине. Оливия уже почти и не думала о бывшем муже, с ним всё было кончено. Ещё немного, и она будет свободна от неудачного брака. Но каждый день Оливия корила себя за то, что не смогла защитить сына. Представляла, как тот мучается где-то в другими бродягами от голода, и ужасалась от собственной беспомощности. Хотя и не теряла надежды даже спустя несколько месяцев.
К Николасу Оливия отнеслась, как к обычному посетителю. Принесла кофе, вежливо улыбнулась, приняла деньги, даже не заметив прикосновения, поблагодарила. Когда молодой парень попросил совета, Оливия не стала говорить, что не местная — вопрос в этой закусочной был настолько распространённым, что она уже знала, куда можно направить людей.
— Конечно, — снова улыбнулась она на просьбу.
Если женщина и посчитала Николаса странным, то никак этого внешне не показала. Хотя, если честно, Оливия не пропустила и мысли о том, что поведение молодого парня было каким-то подозрительным. Тут играла роль и некоторая наивность, и то, что мысли Оливии всё ещё витали совсем не вокруг дрянной работы.
Она вышла с Николасом на улицу, совсем не обращая внимания на машину. Хотела было показать посетителю нужное направление, как тот аккуратно перехватил её за локоть. В больших глазах возник молчаливый вопрос, который тут же сменился на невероятную надежду, полную боли, едва Николас договорил всё, что хотел.
— Мэтти? — едва слышно проговорила Оливия, невольно перехватывая Николаса за руку, будто тот собирался сбежать от неё. — Где он?
В то же время Мэттью, о котором шла речь, и всё это время нервно ёрзавший на заднем сидении автомобиля, замер. Его сердце тоже забилось оглушительно громко, едва он увидел, как дверь в закусочную открывается и Николас выводит его маму. Та выглядела такой уставшей, под глазами залегли тени от постоянной тревоги.
Мэттью прекрасно видел, как его мама переменилась в лице и перехватила Николаса за руку, видимо, услышав новости о сыне. Эмпат еле сдерживал себя, чтобы не сотворить глупость. Ужасно хотелось выскочить уже из этой чёртовой машины, показать маме, что с ним всё в порядке, сказать, чтобы она не переживала за него. Но вместо этого сцепил пальцы между собой покрепче, удерживая себя от действий, которые могут повлечь за собой самые неприятные последствия.

Вряд ли парень, которому было едва за двадцать, мог в полной мере понять, что чувствовала мать всё это время. Даже способности не могли передать полной картины. Оливия не знала, что с её сыном всё это время. Полиция перестала искать её ребёнка. Даже тот приятный детектив, давший ей свой личный номер и обещавший сделать всё, что в его силах, спустя три месяца потерял всякую надежду. Оливия видела это в его словах и не будучи мутантом.
И тут объявляется незнакомец с такими словами, полными надежды. Оливия была готова поверить всему. Она была готова сделать всё, что угодно, лишь бы Мэттью действительно оказался в безопасности.
— Только в суде, — сперва сухо отозвалась Оливия, слегка поморщившись от упоминания почти бывшего мужа.
А затем просто кивала, молчаливо соглашаясь на все условия. Николас, чью руку до сих пор держали, прекрасно ощущал то отчаяние, взметнувшееся в душе Оливии среди всего этого вороха боли и вины. В таком состоянии он мог просить у матери всё, что хотел — она бы пошла на всё ради сына.
— Мне уже говорили об этом, — только и произнесла она.
Детектив с интересной фамилией тоже предупреждал об этом. Оливия уже смирилась с такой жестокой действительностью. Как бы тяжело не было сидеть, сложа руки, она, в конце концов, поняла, что молчание, и правда, было только на пользу её сыну. Привлекать внимание общественности к тому, кого искала полиция отнюдь не с благой целью, было глупо. А большой семьи у Оливии не было.
Родители жили далеко и помочь ничем не могли. Они были в курсе ситуации и переживали за внука, но что с того. Хотелось бы, конечно, как-то намекнуть им о том, что всё закончилось хорошо. Но с этой проблемой Оливия разберётся позже. Важнее было увидеть Мэттью и самой убедиться в том, что самые страшные месяцы в их жизни, действительно, подошли к концу.
На второй вопрос Николаса Оливия снова кивнула, явно нетерпеливо, всё с той же невероятной надеждой на лучшее. Конечно, она могла отпроситься. Она могла бы даже просто уйти с этой работы, ведь сейчас не было ничего важнее сына.
Она быстро сбегала в закусочную, попросила вторую официантку её прикрыть. Взяла сумочку и просто вышла. Посетителей здесь никогда не было много, так что в одиночку можно было легко управиться.
Николас всё ещё стоял на месте, и это действительно вызвало облегчение. Честно, на миг Оливия подумала, а не сходит ли она с ума, придумав себе такое невероятное событие. Иногда отчаяние творит с разумом злые шутки. Но, кажется, этот случай был вовсе не шуткой.
— Я уже молчала все эти три месяца, — кинула взгляд на высокого парня Оливия. — Это будет куда проще, когда я буду знать, что мой сын жив.
Николаса и его строгости она не боялась. Как и не опасалась садиться в одиночку в незнакомую машину. Как уже было сказано, новости о Мэттью перебили всё на свете. Все остальные проблемы просто позабылись.
Дверца машины открылась, и Оливия села в салон, где уже кто-то сидел. И нет, не было такого, как показывают в фильмах или забавных видео про долгожданные встречи, когда человек не узнаёт сперва знакомого или попросту не верит собственным глазам. Ещё заметив чьё-то присутствие в машине, Оливия подсознательно уже понадеялась, что это её сын. Так что узнала она родные черты сразу, и глаза почти моментально наполнились слезами.
Издав сдавленный звук, Оливия потянулась навстречу, обнимая сына так крепко, насколько позволяло ограниченное пространство салона.
— Я в порядке, мам, — первым делом проговорил Мэттью, обнимая женщину в ответ и утыкаясь носом в её волосы. — Я скучал по тебе…
— Я знала, что ты жив, я верила в это, — невпопад отозвалась Оливия. — Прости меня, Мэтти. Прости, что позволила этому случиться…
Мэттью продолжал обнимать маму, пребывая в некоторой растерянности и даже лёгком шоке. Слушал эту сбивчивую речь, пытался как-то сказать, что мама была ни в чём не виновата, но попросту терялся от такого невероятного количества эмоций от одного человека. Ещё и такого родного и близкого. Мозгом-то Мэттью понимал, что мама переживала за него всё это время, но в свои семнадцать не осознавал насколько сильными могут быть материнские эмоции. Так что даже немного радовался, что Николас не сразу сел в машину.
— Где ты был всё это время? — позже, уже немного успокоившись, спросила Оливия.
Её явно не слишком интересовала конкретная точка на карте. Больше всего материнское сердце боялось узнать, что прошедшие три месяца её сын голодал или страдал в непонятных приютах или на улицах.
— Прятался в лесу, — проговорил честно Мэттью и тут же добавил: — Всё хорошо, мам. Сейчас у меня точно всё хорошо. Я встретил других ребят со способностями.
Мэттью говорил правду, хотя и не конкретизировал её. Ему было стыдно, но он не имел права говорить, где сейчас живёт, даже родной матери. Впрочем, Оливия и не пыталась выяснить конкретного местоположения. Наверное, тоже понимала, что раз просят молчать её, то и сыну не стоило многого сообщать. Хотя в голове это плохо укладывалось. Что за жизнь такая подпольная, несмотря на двадцать первый век.

На Николаса поначалу действительно почти не обращали внимания. Слишком эмоциональной вышла долгожданная встреча. Оливия попросту не могла насмотреться на сына, поверить в то, что тот был жив-здоров, несмотря на все надежды.
Успокоилась она довольно быстро, но не по собственной воле. В какой-то момент Оливия перехватила сына за руки, а потом и вовсе нежно провела ладонью по его щеке. Подсознательно Мэттью понимал, что нужно было бы отстраниться, объяснить маме, как работают его способности, но не захотел. Он скучал по матери, по её нежности и любви, хотя уже и был почти что взрослым парнем.
Способности эмпата подхватили его невольное желание, и Оливия ощутила, как тревога улеглась в душе, а уровень беспокойства за сына заметно снизился. Как будто резко подействовало сильное успокоительное. Мэттью тоже ощутил это и тут же извинился за воздействие, но Оливии было всё равно. Это не мешало ей любить сына.
Потом Николас поинтересовался, где Оливия сейчас жила, и та ответила честно. Не напрашиваясь на жалость, просто констатируя факт. Всё было не так плохо, как ей казалось — в конце концов, жильё пусть и было дешёвым, но это всё равно была крыша над головой. Ей не приходилось выкручиваться, как Мэттью или другим ребятам со способностями.
— Мам, это Николас, — с куда более тёплой улыбкой проговорил Мэттью, когда, наконец, наступил подходящий момент для знакомства. — Он… по правде, он мой бойфренд.
И снова на лице эмпата отразилось милое смущение. В свои семнадцать лет Мэттью ни разу не удавалось познакомить маму с кем-то из партнёров, даже мысли такой не возникало, как и у многих подростков. Знакомство с родителями казалось очень серьёзным шагом, взрослым, когда у вас всё очень серьёзно. Так что сейчас Мэттью изрядно смутился, что у них так получилось. Снова не так, как у людей!
Всё же какими странными были их отношения. Казалось бы, уже пора было перестать удивляться. Но вот и знакомство с родителями, пусть и с одной стороны, произошло вот так вскользь, в машине, на тайной встрече, да ещё и спустя неделю знакомства.
— Приятно познакомиться, Николас, — улыбнулась Оливия.
В отличие от сына она никакого стеснения не испытала. Удивилась, конечно, но внешне этого не показала. А спустя пару секунд и вовсе испытала некоторое тёплое облегчение. Если её сын умудрился начать с кем-то встречаться в «гонениях», значит, у него и впрямь всё было хорошо, и только это имело значение.
В ответ на следующий вопрос Николаса, Оливия призналась, что здесь её действительно уже ничего не держит. Ради Мэттью она была готова на большее, чем просто взять и уехать. Да и, откровенно говоря, для неё это даже не было испытанием. Оливия жила семьёй, которая сейчас сократилась до одного сына. У неё не было подруг, от которых было бы тяжело уехать, не было любимых мест, привычного жилья. Они ведь постоянно переезжали — Оливия попросту не привязывалась ни к чему и ни к кому. Заводила приятельниц, но как таковой дружбы с ними не возникало. После тридцати вообще оказалось крайне тяжело по-настоящему дружить с кем-то. Так что, пожалуй, Мэттью был не только сыном, но и лучшим другом для неё.
Однако последующее предложение Николаса немало удивило её. Да и не только Оливию, Мэттью тоже бросил на бойфренда вопросительный взгляд, хотя и обрадовался, конечно. Было бы немножко неловко жить с мамой и Николасом в одном доме, но желание, чтобы и у матери всё было хорошо, пересиливало.
— Мне очень хочется сказать «да», но и мне, и вам нужно обдумать этот вариант, — с мягкой улыбкой, посматривая на сына, проговорила Оливия.
Мэттью не очень понял, что имеет в виду мама и чем мог быть плох такой вариант. Наверное, она не хотела зависеть финансово от кого-либо ещё? Вряд ли её смущало нахождение в одном доме с сыном и его парнем. Оливия всегда хорошо относилась к предпочтениям сына и всегда поддерживала его во всём.
— Что за мальчик? — вместо этого поинтересовалась мама, немного переводя тему.
Уже позже, когда было принято решение заканчивать встречу, Оливия, поцеловав сына, вышла из салона и посмотрела на Николаса, вышедшего следом, куда серьёзнее.
— Спасибо за предложение, — проговорила она. — Но мне сначала нужно убедиться, что не наврежу этим Мэттью. Я не ожидала от Майкла такого. А теперь я не уверена, что вообще знаю, что он за человек. Вряд ли он будет искать Мэттью, но… Он может начать искать меня. Надеюсь, это просто паранойя, связанная с разводом, но я хочу быть уверена, что мой сын в безопасности.
Оливия не хотела говорить это сыну или при сыне. Всё же Майкл, какой никакой, а отец Мэттью. И даже после всего случившегося Мэттью всё равно испытывал некоторую любовь к родителю. Слышать подобное недоверие и непрощение было бы неприятно. Николас же, несмотря на юный возраст, выглядел в глазах Оливии тем, кто всё же может понять такую позицию. Хотя бы потому, что изначально явно перестраховывался, чтобы защитить своего бойфренда. Оливия верила, что может ему доверять, раз это доверие оказывал Мэттью.

Мэттью подумал было о том, чтобы просто представить Николаса, как Николаса, не уточняя его статус. Но, во-первых, эмпат не привык лгать матери или даже просто умалчивать о чём-то. У них были очень доверительные отношения, и три месяца разлуки не могли этому помешать. Во-вторых, пусть у них с Николасом всё было не как у нормальных людей, Мэттью было приятно думать о том, что они пара. Приятно говорить об этом тому, кто заведомо не стал бы любопытствовать и выяснять подробности их отношений.
Кажется, Николас тоже был совершенно не против такого представления. Мэттью посмотрел и на него, немного смущённо улыбаясь. Они оба уже научились подшучивать над тем, что их отношения были просто эталонными для большинства родителей и всё в таком духе. Но всё же, несмотря на шутки, они ведь были вместе, не так ли?
Оливия, как и предполагалось, спокойно приняла эту информацию и ни о чём спрашивать не стала. Даже не задавала типичных для родителей вопросов, вроде того, как давно они вместе и сколько бойфренду сына лет. В целом, она видела, что Николас был немногим старше её сына, да и сыну уже вот-вот стукнет восемнадцать. И это значило, что он сам вполне мог принимать подобные решения без участия мамы.
Вместо того она позадавала некоторые вопросы о Кристофере, узнав, какие способности проявились у мальчика и в каких условиях в общем он сейчас живёт. Конечно, Оливия посочувствовала ребёнку. Ей правда захотелось помочь молодым парням с ним. Мальчику определённо нужна была мама, но… Об этом ей тоже стоило подумать. Всё же решение позаботиться о сироте не принималось так спонтанно просто потому, что у тебя доброе сердце. Ребёнок — это большая ответственность, уж Оливия это прекрасно знала.
Кроме того, как она сообщила позже Николасу, у неё всё же оставался её родной сын, которого, как ни крути, она любила сильнее всяких других детей, какими бы несчастными они не были. Так что сперва Оливия хотела обезопасить Мэттью, а уже потом принимать другие важные решения. Её сын был и оставался на первом месте.
— Честно, я уже не знаю, что думать, — отозвалась она на уточнение Николаса, легко пожав плечами. — Три месяца назад я думала, что невозможно предать собственного сына из-за каких-то там убеждений.
Оливия знала, что её бывший муж не был особенно близок с Мэттью. Он не одобрял увлечений мальчика, невероятно тяжело воспринял новость об ориентации сына. Но ведь стерпел в итоге. Не выгнал из дома, как, бывало, мелькало по новостям, не отказался от ребёнка, не поднимал на него руку. А тут ещё одна особенность, и Майкл неожиданно сорвался.
Сейчас Оливия понимала, что, скорее всего, это случилось бы и раньше, как раз на почве гомофобии. Только Мэттью невольно влиял на отца, снижая градус его гнева. Истинное лицо Майкла проявилось, когда эмпат уехал из дома на несколько дней и его влияние сошло на нет. Думая об этом, Оливия вновь ощутила сильную вину за то, что не замечала этого раньше. Наверное, она бы и не смогла, она ведь не была эмпатом. Но всё равно казалось нереальным, как можно было жить с этим человеком восемнадцать лет и ничего о нём не знать.
Она не стала делиться с Николасом всеми своими мыслями — парню это было ни к чему. Однако Оливия не беспочвенно полагала, что Майкл может попытаться вернуть жену. Гнев уляжется, и мужчина, которому было уже под пятьдесят, поймёт, что молодой жены, которая о нём заботилась немалую часть жизни, рядом нет. Оливия полагала, что вряд ли он ринется искать новую или с радостью начнёт обстирывать сам себя.
— Спасибо, Николас, — улыбнулась Оливия, взяв листок бумаги и тут же его спрятав в сумочке. — И спасибо, что заботишься о моём сыне.
На том и попрощались. Оливия уезжала домой явно в тысячу раз счастливее, чем была какой-то час назад. Она всё ещё волновалась за Мэттью, разумеется, но одно осознание, что ребёнок жив-здоров буквально окрыляло мать.
Да и Мэттью, перелезший обратно на переднее сидение, явно был заметно активнее и улыбчивее, чем прежде. Он тоже переживал за маму, за то, как она сейчас живёт, и что она осталась в одиночестве, но почему-то не спешила перебираться к ним с Николасом. Но всё же увидеть её было приятно, дать понять, что с тобой всё в порядке и успокоить её.
— Спасибо, — проговорил Мэттью с нескрываемой влюблённостью, когда Николас сел обратно в машину.
Хотелось сказать что-то ещё, о том, как ценно было то, что Николас для него сделал, каким тот замечательным был. Но почему-то нужные слова никак не хотели находиться. Всё казалось таким глупым и киношным, так что Мэттью, наверное, просто засмущался, ограничившись благодарностью. Хотя, не только ей. Немного поколебавшись, Мэттью подался навстречу Николасу, кратко, но нежно прикасаясь к уголку его губ.
Николас мог ощутить эту лёгкую вспышку усилившейся влюблённости, но… То ли это было влияние Мэттью, то ли просто сердце само по себе разошлось от такого прикосновения. Тут даже эмпат не смог бы понять. Он только знал, что за эту секундочку вряд ли успеет что-то поменять в душе Николаса, моментально его способность не работала. Так что решил использовать эту секунду приятно для них двоих.

Весь оставшийся день Мэттью был в приподнятом настроении. Он постоянно улыбался и, казалось, прикасался к Николасу (пусть всё ещё и через одежду) ещё чаще. Мэттью старался не говорить о маме при Кристофере, боясь, что это может быть больной темой для сироты, но Николасу наедине рассказывал многое. И обсуждал услышанное, и вспоминал какие-то истории из прошлого. Сразу было понятно, что эмпата многое связывало с матерью. И что у них были по-настоящему чудесные отношения.
Мэттью не переживал по поводу развода родителей, хотя зачастую бывало, что дети его возраста воспринимают такую новость болезненно. Он искренне считал, что маме будет лучше без его отца. Она была ещё такой молодой, а её единственный ребёнок был почти уже взрослым. Так что, если она захочет, легко найдёт мужа получше.
Ну и, конечно, Мэттью не винил мать в случившемся. Она и правда не знала, не могла знать о том, как её бывший муж относился к их ребёнку. До того, как у Мэттью проявились способности, он был совсем маленьким, и его отец просто мирился с тем, что у него был ребёнок. Он постоянно пропадал на работе, так что Мэттью для него был скорее тем, кем развлекается его жена, пока коротает время в ожидании мужа.
Жену он свою любил, насколько мог. Это была потребительская любовь, но всё же к ней у него отношение было на порядок лучше. А потом Мэттью оказался «не таким». Не таким удобным, не таким, каким видел своего сына военный. Но к тому времени у Мэттью уже были способности, которые сглаживали все углы. И снова Оливия не видела того, что чувствовал её муж к сыну, потому что чувства эти умело убирались эмпатом.
Сначала Мэттью делал это неосознанно, потом специально. Не хотел, чтобы мама расстраивалась. Тем более, он уже выбрал свой путь. По логике Мэттью ему нужно было продержаться совсем немного — он поступит в институт и уедет из родительского дома, а там уж взрослые сами смогут решать свои проблемы в отношениях. Но прогадал.
После встречи с матерью Мэттью даже об этом рассказывал совсем не грустно. Просто, как случившийся факт. Главное ведь, что сейчас всё было хорошо. И он не помер с голоду, и маме они обязательно помогут, как полагал Мэттью. За что был особенно благодарен Николасу. Тот ведь был совершенно не обязан помогать ещё и его матери, какие бы чувства между ними ни были. Всё же Мэттью совсем не ошибся, когда говорил угрюмому ещё мутанту о том, что тот был очень хорошим человеком.
Вечером, когда они вернулись, эмоции ещё переключились на Кристофера. Тот был так рад тому, что парни приехали, что улыбки снова невольно вернулись на лица. Они тут же пошли гулять, пытаясь найти белочку, увиденную мальчиком раньше, чтобы накормить её купленными по дороге орешками.
В тот день Кристофер долго не мог уснуть. Он явно соскучился по тем, кто о нём заботился, и хотел подольше провести с ними время. Но это ничуть не раздражало. Желание позаботиться о ребёнке ничуть не утихало.
Ещё позднее Мэттью пришёл в спальную к Николасу. Он пару раз уже так делал, когда видел из-под двери, что в комнате горел свет. Они просто разговаривали, немножко обнимались, и как-то оно само собой получалось, что засыпали вместе. С утра Мэттью или Николас — кто просыпался первым — просто аккуратно отодвигались друг от друга, и миновали всякую опасность, связанную с эмпатией первого.
Оставалась, правда, другая опасность. С каждым днём, проведённым вместе, со всеми этими прикосновениями через одежду, объятиями, совместными ночёвками и прочим, градус возбуждения рос невероятно сильно. Они были такими юными, донельзя влюблёнными, совершенно не готовыми к платоническим отношениям. А лишних пятнадцати минут, проведённых в душе в попытке сбросить это напряжение, хватало ненадолго.
Мозг порой подбрасывал такие картинки и фантазии, что было удивительно, как Мэттью не краснел, просто глядя на Николаса. Так что, наверное, когда последний собирался уезжать на день рождения Алекса, эмпат даже чуточку порадовался. Сам он оставался с Кристофером — не бросать же ребёнка на целый день одного. Да и со способностями Мэттью делать среди итальянской когорты было нечего. Так что эмпат собирался дать себе отдохнуть от этого удушающего желания быть ближе с Николасом, а параллельно воспользоваться с разрешения последнего его компьютером, чтобы изучить подробнее тему озвучки, которая парня до сих пор не отпускала.
Впрочем, не прошло и часа, как Мэттью поменял своё мнение. Николас ещё не успел добраться до дома ДиМарко, как эмпат понял, что уже соскучился. Это было так странно! Вроде бы Мэттью было чем заняться — интернет в его распоряжении, Кристофер периодически требовал внимания, а мысли всё равно возвращались к Николасу и только к нему, а дом казался каким-то пустым и унылым. Мэттью думал, такое только в книгах бывает.
Следом он пожалел о том, что он не может просто взять и написать что-то Николасу. Ни у него, ни у самого Николаса не было телефона. И спустя минут десять Мэттью поймал себя на том, что всё это время представлял, что бы мог написать своему бойфренду и что бы тот в теории мог ответить. Спустя ещё час мысли кардинальным образом поменялись. Внезапно Мэттью подумал о том, что на дне рождения Алекса будет очень много людей. Пьяных и весёлых. И что, если среди них найдётся тот, для кого прикосновения, так сказать, не будут проблемой?
— Кристофер! — позвал Мэттью, резко поднимаясь из-за компьютера, на мониторе которого грустно висел пустой поисковик. — Ты не хочешь во что-нибудь поиграть? Я вот очень этого хочу…

Обычно Мэттью был не склонен накручивать себя. По крайней мере, ему так казалось. Хотя откуда бы ему знать, если предыдущие отношения давали ему только те эмоции, которые он сам хотел? Сейчас же эмпат был с Николасом, а тот был свободен от воздействия бойфренда, и поступал так, как хотел сам.
Это было прекрасно, это было тем, чего они оба хотели. Однако вот выяснилось, что Мэттью оказался склонным к излишним, пожалуй, переживаниям. И вроде бы он был достаточно уверен в себе, в их отношениях — эмпат чувствовал искренность влюблённости Николаса. Разум же продолжал подкидывать не самые приятные мысли о том, что может случиться на праздновании дня рождения Алекса.
Быть влюблённым — это прекрасно, но физическая составляющая отношений тоже была важна, особенно в их возрасте. И тут Мэттью определённо проигрывал вообще всем остальным на свете, его способности не позволяли продвинуться дальше. Тут уж невольно начнёшь чувствовать себя не слишком уверенно.
Николас испытывал к нему сильное сексуальное влечение. Эмпат это тоже чувствовал, ощущал, как влюблённость окрашивается этими яркими нотками желания. Особенно это стало заметно в последнее время, когда, вероятно, Николас понял, что сам не увидит ничего отталкивающего в бойфренде, если дотронется до него.
Мэттью тоже порой чуть не срывался. Помышлял, что, может, им стоит провести один вечер так, как они того хотят, а потом вернуться к опостылевшим платоническим отношениям, чтобы дать эмоциональному фону Николаса вернуться к нормальному состоянию. Но всё же эмпат останавливал себя. Пожалуй, так для Николаса будет только хуже. Он ведь полюбит Мэттью, полюбит по-настоящему, и вряд ли уже осознает, что это не его чувства, а навязанные. И не захочет «возвращаться» к тому, что было.
В общем, всё это было так сложно для семнадцатилетнего парня! Он всячески отмахивался от этих мыслей, стараясь следовать подходу «будь, что будет». Отвлекал себя на весёлые занятия и прогулки с Кристофером, всё же заставил себя сосредоточиться на поиске нужной информации в интернете. Но ближе к ночи стало совсем тяжко.
Всё же как было удобно раньше, до того, как решение отца в корне поменяло жизнь Мэттью. Он мог хотя бы просто взять телефон и позвонить. Хотя бы послушать голос человека, который был настолько небезразличен, поговорить с ним несколько минут — уже бы стало гораздо легче, как казалось парню. Он мог бы даже взять такси и приехать. Хотя, наверное, не стоило оставлять Кристофера одного, даже когда тот уснёт.
Скорее всего Николас останется на ночь у Маркуса. Там теперь было две свободные комнаты — та, что предназначалась для Мэттью, и та, которую выделили для Кристофера. Вряд ли Эмиль согласится перебираться обратно, едва вкусив прелесть совместной жизни с бойфрендом. Когда они общались, эмпат ощущал радость парня от этого события, хотя, казалось бы, они жили буквально через одну дверь друг от друга.
Кроме того, Николас поехал на своей машине, а на дне рождения явно будет алкоголь, и раньше утра за руль парень не сядет. Да и автомобиль свой не бросит. От этих мыслей становилось особенно тоскливо. Почему-то совсем не хотелось проводить ночь в одиночестве. Да и теперь Мэттью был почти уверен, что долго не сможет заснуть, терзая себя мыслями о том, что там делает Николас, и не ощутит ли эмпат с утра при встрече то, что ни за что не хотел бы ощущать. Это неизменное чувство вины и страх, что тебя раскроют. Эмпат ни раз ощущал это, проходя мимо супружеских пар.
Мэттью как раз уложил Кристофера и принял душ сам, когда услышал звук входящего звонка из кабинета. Честно, эмпат поколебался, но решил всё же проверить. Если звонящий будет неизвестен, Мэттью просто выйдет из кабинета. Он не считал себя в праве так свободно пользоваться техникой Николаса. Когда он спрашивал у хозяина про пользование интернетом, да-да, Мэттью был тем, кто действительно посмотрел только то, что его интересовало, и не заглянул ни в какую ещё вкладку или папку.
Однако на экране высветилось имя Джонатана, точнее, Лео, как его называли братья и Маркус. Будучи довольно оптимистичным по натуре (хоть и накручивающим себя, как выяснилось), Мэттью улыбнулся. Он не думал, что что-то могло случиться, поэтому Джонатан решил позвонить и оповестить или предупредить. Честно, как-то сразу подумалось с надеждой, что звонит это вовсе не младший брат, а старший. Что тоже скучает или волнуется, как и Мэттью. Так что последний принял звонок.

Маркус действительно на какое-то время украл своего друга, как и обещал. И потому, что хотел поболтать вне зоны действия любопытных итальянских ушей, и потому, что им обоим стоило отдохнуть от добродушного, но уж больно громогласного общества. Маркус, пусть и знал их всех десять долгих лет, всё равно до конца не привык много часов находиться в таком балагане. Даже дом, полный детей, был не настолько подвержен хаосу, как толпа веселящихся и пьянствующих итальянцев.
И да, его заинтересовал вопрос отношений Николаса и Мэттью. Тут банальное любопытство тесно переплеталось с заботливостью, присущей Маркусу. Он ещё помнил, как раздражённо отреагировал Николас на простенькую шуточку как раз про ночь в одной комнате с Мэттью, а тут добавилась ещё одна деталь, связанная с разными спальнями. Маркус уже начал догадываться, что дело было в способностях кого-то из этих двоих. Всё дурное в жизни мутантов так или иначе завязывалось на способностях.
Так что Маркус, насколько мог тактично после выпитого, всё же поинтересовался, в чём, собственно, проблема. Помочь он, увы, ничем не мог. Разве что оказал словесную поддержку, искренне сообщив, что они — Николас и Мэттью — непременно с этим справятся. Было бы желание и чувства. А и того, и другого у новоявленной парочки явно было в достаточном количестве. Тут и эмпатом не нужно было быть.
Потом Маркус всё же ушёл к мужу, да и в целом контролировать процесс. Чтобы никто не подрался (а это бывает, даже когда итальянским дуралеям под и за тридцать), ну и чтобы девочки под восемнадцать, живущие в этом доме, не пали чарами перед кудрявыми обаяшками. Маркус уже подметил тех, кто мог в теории попасть в эту выборку.
Николас же «пошёл по рукам», сначала оказавшись атакованным братьями, потом, в меньшей степени, Лассенами-Фальконе. Благо, исконного носителя первой фамилии интересовал исключительно Кристофер, а второй, несмотря на статус полицейского, превратился в такого же дурного итальянца, как и все окружающие (что было забавно), и не интересовался Николасом и его отношениями в принципе.
Мэттью же всё это время просто скучал, никем не атакованный и не заваленный кучей вопросов. Да и не сомневающийся, что у них с Николасом пусть и странные, но отношения. Разве его волнение не ещё один показатель? Иначе было бы не страшно потерять то, что между ними было. А Мэттью было очень страшно.
Однако эти угнетающие мысли были развеяны одним звонком. Эмпат будто в миг позабыл о том, как мучал себя половину дня до самой ночи, и тут же разулыбался, едва увидел лицо Николаса на экране. Глаза у того немного поблёскивали, да и скулы чуть-чуть раскраснелись от выпитого, но это было не важно. Мэттью был безумно рад его увидеть хотя бы так.
— Привет, — улыбался он в ответ. — Нормально, Кристофер уже уснул. А я… тоже скучаю по тебе и не сплю.
Было так приятно услышать это простое «скучаю». Это ведь было самое первое, что выдал Николас, а значит самое главное, как казалось эмпату. Он не чувствовал сейчас эмоций Николаса, но это тоже было не важно. Он ведь мог делать догадки и как обычные люди, по этой улыбке, кажется, довольно счастливой при разговоре с ним, Мэттью, по взглядам через камеру, словам.
— А ты? Судя по всему, там утомительно, но весело? — поинтересовался в ответ эмпат, имея в виду, конечно, усталость эмоциональную, свойственную им, людям с такими дурными в социальном плане способностями.
Николас подтвердил, что в доме Маркуса царил настоящий бедлам, и Мэттью немного похихикал над этим. Хотя и снова не смог не отметить, что парень тут же добавил о том, что хотел бы видеть его рядом с собой.
— Я бы тоже хотел быть с тобой там, но это… не лучшая идея, — улыбнулся Мэттью. — Хотя я и завидую немножко. Я всего один раз был на вечеринке. Это в семнадцать-то лет!
Посмеявшись над самим собой, Мэттью немножко поделился той дурацкой историей с посещением единственной в его жизни пьянки. Возможно, это была грустная история, но ведь всё зависит от подачи. Мэттью вот не переставал улыбаться, рассказывая.
— Меня как-то пригласили на вечеринку, и когда я выпил чуть больше нужного, я думал, что сойду с ума. Эмоции как будто взбесились, я не мог понять, что к чему. Так ещё и мои способности взбесились тоже, и… О, если ты и впрямь ревнивый, тебя должна порадовать эта история. Я был там с бывшим парнем, и когда я в таком состоянии обнял его, он… боже, это ужасно, но он начал так истерически смеяться, представляешь.
Мэттью посмеивался, хотя ему было немножко стыдно за то, что он смеялся над несчастным человеком, попавшим под чары эмпата. Но что он мог поделать? Это выглядело и впрямь забавно в тот момент!
— То есть, я видимо хотел, чтобы всем было весело, как мне, и я перестарался. И… подожди, это ещё не всё. Это не всё. Я подумал, что я натворил, и решил всё исправить. Но я всё ещё был пьяным эмпатом. В общем, со спокойствием я тоже перестарался, и он моментально заснул, ощутив усталость или вроде того. Просто лёг на пол и выключился… Так что… ты всё ещё хочешь, чтобы я был там рядом с тобой? — сквозь смех проговорил последний вопрос Мэттью.