За прошедшие несколько дней Мэттью тоже освоился. Ему это нужно было в меньшей степени, чем Кристоферу, но всё же дом был для него чужим, а отношения с Николасом совсем ещё юными. Однако все трое как-то быстро вошли в ритм. Проводили время с ребёнком, по мере возможностей занимались с ним чем-то полезным, Николас работал, а вечером они с Мэттью взяли за привычку прогуливаться вдвоём по местному подлеску.
Для Кристофера эти двое действительно было больше, как старшие братья, чем родители. Иногда включалось что-то такое, воспитательное, но чаще всего молодым парням было попросту не до этого. Позаботиться о ребёнке — да, старались, а вот задачи вырастить его так, как старались обычно биологические родители — такой задачи перед собой не ставили.
Первым делом и Николас, и Мэттью озаботились психологическим состоянием Кристофера. Поэтому пока мальчишка был свободен от школьных занятий на дому. Зато уже познакомился с Эриком — тем самым психиатром, специализирующемся на мутантах, о котором разговаривали в доме ДиМарко.
Вместе с Эриком приехал и его супруг, Джонни, которого и Мэттью, и Кристофер уже знали. От вида неизвестного пока человека мальчишка сперва занервничал, но не увидел в нём ничего ужасного, напомнившего ему о монстрах. Мэттью тоже ощущал какой-то ровный, стабильный эмоциональный фон, чувствовал какую-то особую заботу, с которой Эрик относился к Кристоферу. То ли психиатр просто любил детей, то ли у него уже были свои, но эмпат, так или иначе, чувствовал нотку отцовского отношения.
Пока Эрик знакомился с ребёнком, Джонни перебросился парой фраз с Николасом. В том числе и обмолвился про мать Мэттью. Волнение в груди последнего резко возросло с первых слов детектива. И значительно усилилось, когда эмпат осознал два факта — его родители разводятся, а его мама переживает не лучшие времена.
Наверное, это было несравнимо с тем, чтобы быть изгнанным обществом, прятаться в лесах и всё такое. Но всё же это была мама Мэттью, и ему не хотелось, чтобы она страдала. Так что, конечно, парень расстроился от таких новостей и как-то притих, погрузившись в собственные мысли и не участвуя в беседе Джонни и Николаса.
Когда же гости уехали, а Николас обратился к теперь уже точно бойфренду с предложением, Мэттью готов был согласиться на любые условия. Он хотел хотя бы увидеть мать собственными глазами, хотя бы дать ей понять, что с ним всё было хорошо. И он совершенно не верил в то, что Николас мог что-то увидеть в его родительнице. Та была прекрасной в глазах Мэттью. Она была той, кто воспитал Мэттью таким добрым и правильным.
Так что на высказанные условия эмпат легко согласился. Тем более, что из машины он и сам выбираться не хотел. Был и риск того, что Мэттью кто-то узнает. Но, по большей части, эмпат не хотел выбираться на людные улицы. А они будут людными, Бирмингем — крупный город. Мэттью сразу вспомнил, как пробирался до школы полями-огородами, как говорится, чтобы встретить как можно меньше народу на своём пути.
В день, когда они, наконец, поехали по указанному Джонни адресу закусочной, Мэттью снова ощущал невероятное волнение и был молчалив. Он сидел в машине с ровной, как струна, спиной и только немного улыбался на какие-то фразы Николаса. Было попросту страшно, что что-то пойдёт не так. В их жизни было слишком много таких моментов.
Бирмингем не был для Мэттью родным городом. Он прожил здесь лишь четыре года. Тем не менее, именно с ним были связаны множество воспоминаний — все эти «первые» штуки произошли в Бирмингеме. И оттого, въезжая в город, Мэттью ощутил ещё и какую-то тоскливую ностальгию, словно не был здесь не три месяца, а три года минимум.
Когда машина остановилась у закусочной, Мэттью невольно принялся всматриваться в её окна, чтобы хотя бы мельком увидеть мать. Но обзор был слишком плохим. Так что оставалось только ждать Николаса и надеяться на то, что всё пройдёт хорошо.
Мать Мэттью — Оливия пока ещё Джонс — тоже не замечала подъехавшей машины за работой. Да и мало ли кто останавливается рядом с закусочной, обычное дело.
Оливия оказалась миниатюрной женщиной и, возможно на удивление, довольно молодой. Впрочем, Николасу даже не пришлось гадать, кто из официанток приходился мамой его бойфренду. Да и сомнений, в кого пошёл Мэттью тоже не оставалось. Они с мамой оказались очень похожи — те же черты лица, те же большие глаза, та же немного робкая улыбка.

Оливии было тридцать шесть, но в последнее время она чувствовала себя каким-то потерянным ребёнком. Замуж она вышла рано, забеременев от молодого военного. О появлении Мэттью ничуть не жалела, но, как это нередко бывает, Оливия посвятила всю свою жизнь семье. Она никогда не работала — это было и невозможно, постоянно переезжая с места на место; только заботилась о муже и растила сына.
Она знала, что супруг её не самый простой человек, но всё равно его любила. Наивно полагая, что хоть немного, но делает его лучше. Наверное, так оно и было, пока тот не обнаружил, что его сын мутант. И тут уже убеждений и доброго сердца не хватило, чтобы коренным образом изменить мировоззрение мужа.
Теперь уже почти бывшего, конечно. Оливии было страшно перед неизвестностью, открывающейся перед ней, но этого было недостаточно, чтобы простить такое предательство. Сына она любила гораздо сильнее.
Собственные неудобства Оливия не замечала. Она до сих пор не знала, что ей делать и как вообще жить эту жизнь. Устроилась официантом — единственная работа, на которую её могли взять безо всякого образования. Сняла небольшую комнату в не самом лучшем районе. Но ничего из этого не перебивало волнения по поводу Мэттью.
Не проходило и дня без тревожных мыслей, слёз и бесконечного чувства вины. Именно этот страх и вину Николас и увидел, прикоснувшись к женщине. Оливия уже почти и не думала о бывшем муже, с ним всё было кончено. Ещё немного, и она будет свободна от неудачного брака. Но каждый день Оливия корила себя за то, что не смогла защитить сына. Представляла, как тот мучается где-то в другими бродягами от голода, и ужасалась от собственной беспомощности. Хотя и не теряла надежды даже спустя несколько месяцев.
К Николасу Оливия отнеслась, как к обычному посетителю. Принесла кофе, вежливо улыбнулась, приняла деньги, даже не заметив прикосновения, поблагодарила. Когда молодой парень попросил совета, Оливия не стала говорить, что не местная — вопрос в этой закусочной был настолько распространённым, что она уже знала, куда можно направить людей.
— Конечно, — снова улыбнулась она на просьбу.
Если женщина и посчитала Николаса странным, то никак этого внешне не показала. Хотя, если честно, Оливия не пропустила и мысли о том, что поведение молодого парня было каким-то подозрительным. Тут играла роль и некоторая наивность, и то, что мысли Оливии всё ещё витали совсем не вокруг дрянной работы.
Она вышла с Николасом на улицу, совсем не обращая внимания на машину. Хотела было показать посетителю нужное направление, как тот аккуратно перехватил её за локоть. В больших глазах возник молчаливый вопрос, который тут же сменился на невероятную надежду, полную боли, едва Николас договорил всё, что хотел.
— Мэтти? — едва слышно проговорила Оливия, невольно перехватывая Николаса за руку, будто тот собирался сбежать от неё. — Где он?
В то же время Мэттью, о котором шла речь, и всё это время нервно ёрзавший на заднем сидении автомобиля, замер. Его сердце тоже забилось оглушительно громко, едва он увидел, как дверь в закусочную открывается и Николас выводит его маму. Та выглядела такой уставшей, под глазами залегли тени от постоянной тревоги.
Мэттью прекрасно видел, как его мама переменилась в лице и перехватила Николаса за руку, видимо, услышав новости о сыне. Эмпат еле сдерживал себя, чтобы не сотворить глупость. Ужасно хотелось выскочить уже из этой чёртовой машины, показать маме, что с ним всё в порядке, сказать, чтобы она не переживала за него. Но вместо этого сцепил пальцы между собой покрепче, удерживая себя от действий, которые могут повлечь за собой самые неприятные последствия.

Вряд ли парень, которому было едва за двадцать, мог в полной мере понять, что чувствовала мать всё это время. Даже способности не могли передать полной картины. Оливия не знала, что с её сыном всё это время. Полиция перестала искать её ребёнка. Даже тот приятный детектив, давший ей свой личный номер и обещавший сделать всё, что в его силах, спустя три месяца потерял всякую надежду. Оливия видела это в его словах и не будучи мутантом.
И тут объявляется незнакомец с такими словами, полными надежды. Оливия была готова поверить всему. Она была готова сделать всё, что угодно, лишь бы Мэттью действительно оказался в безопасности.
— Только в суде, — сперва сухо отозвалась Оливия, слегка поморщившись от упоминания почти бывшего мужа.
А затем просто кивала, молчаливо соглашаясь на все условия. Николас, чью руку до сих пор держали, прекрасно ощущал то отчаяние, взметнувшееся в душе Оливии среди всего этого вороха боли и вины. В таком состоянии он мог просить у матери всё, что хотел — она бы пошла на всё ради сына.
— Мне уже говорили об этом, — только и произнесла она.
Детектив с интересной фамилией тоже предупреждал об этом. Оливия уже смирилась с такой жестокой действительностью. Как бы тяжело не было сидеть, сложа руки, она, в конце концов, поняла, что молчание, и правда, было только на пользу её сыну. Привлекать внимание общественности к тому, кого искала полиция отнюдь не с благой целью, было глупо. А большой семьи у Оливии не было.
Родители жили далеко и помочь ничем не могли. Они были в курсе ситуации и переживали за внука, но что с того. Хотелось бы, конечно, как-то намекнуть им о том, что всё закончилось хорошо. Но с этой проблемой Оливия разберётся позже. Важнее было увидеть Мэттью и самой убедиться в том, что самые страшные месяцы в их жизни, действительно, подошли к концу.
На второй вопрос Николаса Оливия снова кивнула, явно нетерпеливо, всё с той же невероятной надеждой на лучшее. Конечно, она могла отпроситься. Она могла бы даже просто уйти с этой работы, ведь сейчас не было ничего важнее сына.
Она быстро сбегала в закусочную, попросила вторую официантку её прикрыть. Взяла сумочку и просто вышла. Посетителей здесь никогда не было много, так что в одиночку можно было легко управиться.
Николас всё ещё стоял на месте, и это действительно вызвало облегчение. Честно, на миг Оливия подумала, а не сходит ли она с ума, придумав себе такое невероятное событие. Иногда отчаяние творит с разумом злые шутки. Но, кажется, этот случай был вовсе не шуткой.
— Я уже молчала все эти три месяца, — кинула взгляд на высокого парня Оливия. — Это будет куда проще, когда я буду знать, что мой сын жив.
Николаса и его строгости она не боялась. Как и не опасалась садиться в одиночку в незнакомую машину. Как уже было сказано, новости о Мэттью перебили всё на свете. Все остальные проблемы просто позабылись.
Дверца машины открылась, и Оливия села в салон, где уже кто-то сидел. И нет, не было такого, как показывают в фильмах или забавных видео про долгожданные встречи, когда человек не узнаёт сперва знакомого или попросту не верит собственным глазам. Ещё заметив чьё-то присутствие в машине, Оливия подсознательно уже понадеялась, что это её сын. Так что узнала она родные черты сразу, и глаза почти моментально наполнились слезами.
Издав сдавленный звук, Оливия потянулась навстречу, обнимая сына так крепко, насколько позволяло ограниченное пространство салона.
— Я в порядке, мам, — первым делом проговорил Мэттью, обнимая женщину в ответ и утыкаясь носом в её волосы. — Я скучал по тебе…
— Я знала, что ты жив, я верила в это, — невпопад отозвалась Оливия. — Прости меня, Мэтти. Прости, что позволила этому случиться…
Мэттью продолжал обнимать маму, пребывая в некоторой растерянности и даже лёгком шоке. Слушал эту сбивчивую речь, пытался как-то сказать, что мама была ни в чём не виновата, но попросту терялся от такого невероятного количества эмоций от одного человека. Ещё и такого родного и близкого. Мозгом-то Мэттью понимал, что мама переживала за него всё это время, но в свои семнадцать не осознавал насколько сильными могут быть материнские эмоции. Так что даже немного радовался, что Николас не сразу сел в машину.
— Где ты был всё это время? — позже, уже немного успокоившись, спросила Оливия.
Её явно не слишком интересовала конкретная точка на карте. Больше всего материнское сердце боялось узнать, что прошедшие три месяца её сын голодал или страдал в непонятных приютах или на улицах.
— Прятался в лесу, — проговорил честно Мэттью и тут же добавил: — Всё хорошо, мам. Сейчас у меня точно всё хорошо. Я встретил других ребят со способностями.
Мэттью говорил правду, хотя и не конкретизировал её. Ему было стыдно, но он не имел права говорить, где сейчас живёт, даже родной матери. Впрочем, Оливия и не пыталась выяснить конкретного местоположения. Наверное, тоже понимала, что раз просят молчать её, то и сыну не стоило многого сообщать. Хотя в голове это плохо укладывалось. Что за жизнь такая подпольная, несмотря на двадцать первый век.

На Николаса поначалу действительно почти не обращали внимания. Слишком эмоциональной вышла долгожданная встреча. Оливия попросту не могла насмотреться на сына, поверить в то, что тот был жив-здоров, несмотря на все надежды.
Успокоилась она довольно быстро, но не по собственной воле. В какой-то момент Оливия перехватила сына за руки, а потом и вовсе нежно провела ладонью по его щеке. Подсознательно Мэттью понимал, что нужно было бы отстраниться, объяснить маме, как работают его способности, но не захотел. Он скучал по матери, по её нежности и любви, хотя уже и был почти что взрослым парнем.
Способности эмпата подхватили его невольное желание, и Оливия ощутила, как тревога улеглась в душе, а уровень беспокойства за сына заметно снизился. Как будто резко подействовало сильное успокоительное. Мэттью тоже ощутил это и тут же извинился за воздействие, но Оливии было всё равно. Это не мешало ей любить сына.
Потом Николас поинтересовался, где Оливия сейчас жила, и та ответила честно. Не напрашиваясь на жалость, просто констатируя факт. Всё было не так плохо, как ей казалось — в конце концов, жильё пусть и было дешёвым, но это всё равно была крыша над головой. Ей не приходилось выкручиваться, как Мэттью или другим ребятам со способностями.
— Мам, это Николас, — с куда более тёплой улыбкой проговорил Мэттью, когда, наконец, наступил подходящий момент для знакомства. — Он… по правде, он мой бойфренд.
И снова на лице эмпата отразилось милое смущение. В свои семнадцать лет Мэттью ни разу не удавалось познакомить маму с кем-то из партнёров, даже мысли такой не возникало, как и у многих подростков. Знакомство с родителями казалось очень серьёзным шагом, взрослым, когда у вас всё очень серьёзно. Так что сейчас Мэттью изрядно смутился, что у них так получилось. Снова не так, как у людей!
Всё же какими странными были их отношения. Казалось бы, уже пора было перестать удивляться. Но вот и знакомство с родителями, пусть и с одной стороны, произошло вот так вскользь, в машине, на тайной встрече, да ещё и спустя неделю знакомства.
— Приятно познакомиться, Николас, — улыбнулась Оливия.
В отличие от сына она никакого стеснения не испытала. Удивилась, конечно, но внешне этого не показала. А спустя пару секунд и вовсе испытала некоторое тёплое облегчение. Если её сын умудрился начать с кем-то встречаться в «гонениях», значит, у него и впрямь всё было хорошо, и только это имело значение.
В ответ на следующий вопрос Николаса, Оливия призналась, что здесь её действительно уже ничего не держит. Ради Мэттью она была готова на большее, чем просто взять и уехать. Да и, откровенно говоря, для неё это даже не было испытанием. Оливия жила семьёй, которая сейчас сократилась до одного сына. У неё не было подруг, от которых было бы тяжело уехать, не было любимых мест, привычного жилья. Они ведь постоянно переезжали — Оливия попросту не привязывалась ни к чему и ни к кому. Заводила приятельниц, но как таковой дружбы с ними не возникало. После тридцати вообще оказалось крайне тяжело по-настоящему дружить с кем-то. Так что, пожалуй, Мэттью был не только сыном, но и лучшим другом для неё.
Однако последующее предложение Николаса немало удивило её. Да и не только Оливию, Мэттью тоже бросил на бойфренда вопросительный взгляд, хотя и обрадовался, конечно. Было бы немножко неловко жить с мамой и Николасом в одном доме, но желание, чтобы и у матери всё было хорошо, пересиливало.
— Мне очень хочется сказать «да», но и мне, и вам нужно обдумать этот вариант, — с мягкой улыбкой, посматривая на сына, проговорила Оливия.
Мэттью не очень понял, что имеет в виду мама и чем мог быть плох такой вариант. Наверное, она не хотела зависеть финансово от кого-либо ещё? Вряд ли её смущало нахождение в одном доме с сыном и его парнем. Оливия всегда хорошо относилась к предпочтениям сына и всегда поддерживала его во всём.
— Что за мальчик? — вместо этого поинтересовалась мама, немного переводя тему.
Уже позже, когда было принято решение заканчивать встречу, Оливия, поцеловав сына, вышла из салона и посмотрела на Николаса, вышедшего следом, куда серьёзнее.
— Спасибо за предложение, — проговорила она. — Но мне сначала нужно убедиться, что не наврежу этим Мэттью. Я не ожидала от Майкла такого. А теперь я не уверена, что вообще знаю, что он за человек. Вряд ли он будет искать Мэттью, но… Он может начать искать меня. Надеюсь, это просто паранойя, связанная с разводом, но я хочу быть уверена, что мой сын в безопасности.
Оливия не хотела говорить это сыну или при сыне. Всё же Майкл, какой никакой, а отец Мэттью. И даже после всего случившегося Мэттью всё равно испытывал некоторую любовь к родителю. Слышать подобное недоверие и непрощение было бы неприятно. Николас же, несмотря на юный возраст, выглядел в глазах Оливии тем, кто всё же может понять такую позицию. Хотя бы потому, что изначально явно перестраховывался, чтобы защитить своего бойфренда. Оливия верила, что может ему доверять, раз это доверие оказывал Мэттью.

Мэттью подумал было о том, чтобы просто представить Николаса, как Николаса, не уточняя его статус. Но, во-первых, эмпат не привык лгать матери или даже просто умалчивать о чём-то. У них были очень доверительные отношения, и три месяца разлуки не могли этому помешать. Во-вторых, пусть у них с Николасом всё было не как у нормальных людей, Мэттью было приятно думать о том, что они пара. Приятно говорить об этом тому, кто заведомо не стал бы любопытствовать и выяснять подробности их отношений.
Кажется, Николас тоже был совершенно не против такого представления. Мэттью посмотрел и на него, немного смущённо улыбаясь. Они оба уже научились подшучивать над тем, что их отношения были просто эталонными для большинства родителей и всё в таком духе. Но всё же, несмотря на шутки, они ведь были вместе, не так ли?
Оливия, как и предполагалось, спокойно приняла эту информацию и ни о чём спрашивать не стала. Даже не задавала типичных для родителей вопросов, вроде того, как давно они вместе и сколько бойфренду сына лет. В целом, она видела, что Николас был немногим старше её сына, да и сыну уже вот-вот стукнет восемнадцать. И это значило, что он сам вполне мог принимать подобные решения без участия мамы.
Вместо того она позадавала некоторые вопросы о Кристофере, узнав, какие способности проявились у мальчика и в каких условиях в общем он сейчас живёт. Конечно, Оливия посочувствовала ребёнку. Ей правда захотелось помочь молодым парням с ним. Мальчику определённо нужна была мама, но… Об этом ей тоже стоило подумать. Всё же решение позаботиться о сироте не принималось так спонтанно просто потому, что у тебя доброе сердце. Ребёнок — это большая ответственность, уж Оливия это прекрасно знала.
Кроме того, как она сообщила позже Николасу, у неё всё же оставался её родной сын, которого, как ни крути, она любила сильнее всяких других детей, какими бы несчастными они не были. Так что сперва Оливия хотела обезопасить Мэттью, а уже потом принимать другие важные решения. Её сын был и оставался на первом месте.
— Честно, я уже не знаю, что думать, — отозвалась она на уточнение Николаса, легко пожав плечами. — Три месяца назад я думала, что невозможно предать собственного сына из-за каких-то там убеждений.
Оливия знала, что её бывший муж не был особенно близок с Мэттью. Он не одобрял увлечений мальчика, невероятно тяжело воспринял новость об ориентации сына. Но ведь стерпел в итоге. Не выгнал из дома, как, бывало, мелькало по новостям, не отказался от ребёнка, не поднимал на него руку. А тут ещё одна особенность, и Майкл неожиданно сорвался.
Сейчас Оливия понимала, что, скорее всего, это случилось бы и раньше, как раз на почве гомофобии. Только Мэттью невольно влиял на отца, снижая градус его гнева. Истинное лицо Майкла проявилось, когда эмпат уехал из дома на несколько дней и его влияние сошло на нет. Думая об этом, Оливия вновь ощутила сильную вину за то, что не замечала этого раньше. Наверное, она бы и не смогла, она ведь не была эмпатом. Но всё равно казалось нереальным, как можно было жить с этим человеком восемнадцать лет и ничего о нём не знать.
Она не стала делиться с Николасом всеми своими мыслями — парню это было ни к чему. Однако Оливия не беспочвенно полагала, что Майкл может попытаться вернуть жену. Гнев уляжется, и мужчина, которому было уже под пятьдесят, поймёт, что молодой жены, которая о нём заботилась немалую часть жизни, рядом нет. Оливия полагала, что вряд ли он ринется искать новую или с радостью начнёт обстирывать сам себя.
— Спасибо, Николас, — улыбнулась Оливия, взяв листок бумаги и тут же его спрятав в сумочке. — И спасибо, что заботишься о моём сыне.
На том и попрощались. Оливия уезжала домой явно в тысячу раз счастливее, чем была какой-то час назад. Она всё ещё волновалась за Мэттью, разумеется, но одно осознание, что ребёнок жив-здоров буквально окрыляло мать.
Да и Мэттью, перелезший обратно на переднее сидение, явно был заметно активнее и улыбчивее, чем прежде. Он тоже переживал за маму, за то, как она сейчас живёт, и что она осталась в одиночестве, но почему-то не спешила перебираться к ним с Николасом. Но всё же увидеть её было приятно, дать понять, что с тобой всё в порядке и успокоить её.
— Спасибо, — проговорил Мэттью с нескрываемой влюблённостью, когда Николас сел обратно в машину.
Хотелось сказать что-то ещё, о том, как ценно было то, что Николас для него сделал, каким тот замечательным был. Но почему-то нужные слова никак не хотели находиться. Всё казалось таким глупым и киношным, так что Мэттью, наверное, просто засмущался, ограничившись благодарностью. Хотя, не только ей. Немного поколебавшись, Мэттью подался навстречу Николасу, кратко, но нежно прикасаясь к уголку его губ.
Николас мог ощутить эту лёгкую вспышку усилившейся влюблённости, но… То ли это было влияние Мэттью, то ли просто сердце само по себе разошлось от такого прикосновения. Тут даже эмпат не смог бы понять. Он только знал, что за эту секундочку вряд ли успеет что-то поменять в душе Николаса, моментально его способность не работала. Так что решил использовать эту секунду приятно для них двоих.

Весь оставшийся день Мэттью был в приподнятом настроении. Он постоянно улыбался и, казалось, прикасался к Николасу (пусть всё ещё и через одежду) ещё чаще. Мэттью старался не говорить о маме при Кристофере, боясь, что это может быть больной темой для сироты, но Николасу наедине рассказывал многое. И обсуждал услышанное, и вспоминал какие-то истории из прошлого. Сразу было понятно, что эмпата многое связывало с матерью. И что у них были по-настоящему чудесные отношения.
Мэттью не переживал по поводу развода родителей, хотя зачастую бывало, что дети его возраста воспринимают такую новость болезненно. Он искренне считал, что маме будет лучше без его отца. Она была ещё такой молодой, а её единственный ребёнок был почти уже взрослым. Так что, если она захочет, легко найдёт мужа получше.
Ну и, конечно, Мэттью не винил мать в случившемся. Она и правда не знала, не могла знать о том, как её бывший муж относился к их ребёнку. До того, как у Мэттью проявились способности, он был совсем маленьким, и его отец просто мирился с тем, что у него был ребёнок. Он постоянно пропадал на работе, так что Мэттью для него был скорее тем, кем развлекается его жена, пока коротает время в ожидании мужа.
Жену он свою любил, насколько мог. Это была потребительская любовь, но всё же к ней у него отношение было на порядок лучше. А потом Мэттью оказался «не таким». Не таким удобным, не таким, каким видел своего сына военный. Но к тому времени у Мэттью уже были способности, которые сглаживали все углы. И снова Оливия не видела того, что чувствовал её муж к сыну, потому что чувства эти умело убирались эмпатом.
Сначала Мэттью делал это неосознанно, потом специально. Не хотел, чтобы мама расстраивалась. Тем более, он уже выбрал свой путь. По логике Мэттью ему нужно было продержаться совсем немного — он поступит в институт и уедет из родительского дома, а там уж взрослые сами смогут решать свои проблемы в отношениях. Но прогадал.
После встречи с матерью Мэттью даже об этом рассказывал совсем не грустно. Просто, как случившийся факт. Главное ведь, что сейчас всё было хорошо. И он не помер с голоду, и маме они обязательно помогут, как полагал Мэттью. За что был особенно благодарен Николасу. Тот ведь был совершенно не обязан помогать ещё и его матери, какие бы чувства между ними ни были. Всё же Мэттью совсем не ошибся, когда говорил угрюмому ещё мутанту о том, что тот был очень хорошим человеком.
Вечером, когда они вернулись, эмоции ещё переключились на Кристофера. Тот был так рад тому, что парни приехали, что улыбки снова невольно вернулись на лица. Они тут же пошли гулять, пытаясь найти белочку, увиденную мальчиком раньше, чтобы накормить её купленными по дороге орешками.
В тот день Кристофер долго не мог уснуть. Он явно соскучился по тем, кто о нём заботился, и хотел подольше провести с ними время. Но это ничуть не раздражало. Желание позаботиться о ребёнке ничуть не утихало.
Ещё позднее Мэттью пришёл в спальную к Николасу. Он пару раз уже так делал, когда видел из-под двери, что в комнате горел свет. Они просто разговаривали, немножко обнимались, и как-то оно само собой получалось, что засыпали вместе. С утра Мэттью или Николас — кто просыпался первым — просто аккуратно отодвигались друг от друга, и миновали всякую опасность, связанную с эмпатией первого.
Оставалась, правда, другая опасность. С каждым днём, проведённым вместе, со всеми этими прикосновениями через одежду, объятиями, совместными ночёвками и прочим, градус возбуждения рос невероятно сильно. Они были такими юными, донельзя влюблёнными, совершенно не готовыми к платоническим отношениям. А лишних пятнадцати минут, проведённых в душе в попытке сбросить это напряжение, хватало ненадолго.
Мозг порой подбрасывал такие картинки и фантазии, что было удивительно, как Мэттью не краснел, просто глядя на Николаса. Так что, наверное, когда последний собирался уезжать на день рождения Алекса, эмпат даже чуточку порадовался. Сам он оставался с Кристофером — не бросать же ребёнка на целый день одного. Да и со способностями Мэттью делать среди итальянской когорты было нечего. Так что эмпат собирался дать себе отдохнуть от этого удушающего желания быть ближе с Николасом, а параллельно воспользоваться с разрешения последнего его компьютером, чтобы изучить подробнее тему озвучки, которая парня до сих пор не отпускала.
Впрочем, не прошло и часа, как Мэттью поменял своё мнение. Николас ещё не успел добраться до дома ДиМарко, как эмпат понял, что уже соскучился. Это было так странно! Вроде бы Мэттью было чем заняться — интернет в его распоряжении, Кристофер периодически требовал внимания, а мысли всё равно возвращались к Николасу и только к нему, а дом казался каким-то пустым и унылым. Мэттью думал, такое только в книгах бывает.
Следом он пожалел о том, что он не может просто взять и написать что-то Николасу. Ни у него, ни у самого Николаса не было телефона. И спустя минут десять Мэттью поймал себя на том, что всё это время представлял, что бы мог написать своему бойфренду и что бы тот в теории мог ответить. Спустя ещё час мысли кардинальным образом поменялись. Внезапно Мэттью подумал о том, что на дне рождения Алекса будет очень много людей. Пьяных и весёлых. И что, если среди них найдётся тот, для кого прикосновения, так сказать, не будут проблемой?
— Кристофер! — позвал Мэттью, резко поднимаясь из-за компьютера, на мониторе которого грустно висел пустой поисковик. — Ты не хочешь во что-нибудь поиграть? Я вот очень этого хочу…

Обычно Мэттью был не склонен накручивать себя. По крайней мере, ему так казалось. Хотя откуда бы ему знать, если предыдущие отношения давали ему только те эмоции, которые он сам хотел? Сейчас же эмпат был с Николасом, а тот был свободен от воздействия бойфренда, и поступал так, как хотел сам.
Это было прекрасно, это было тем, чего они оба хотели. Однако вот выяснилось, что Мэттью оказался склонным к излишним, пожалуй, переживаниям. И вроде бы он был достаточно уверен в себе, в их отношениях — эмпат чувствовал искренность влюблённости Николаса. Разум же продолжал подкидывать не самые приятные мысли о том, что может случиться на праздновании дня рождения Алекса.
Быть влюблённым — это прекрасно, но физическая составляющая отношений тоже была важна, особенно в их возрасте. И тут Мэттью определённо проигрывал вообще всем остальным на свете, его способности не позволяли продвинуться дальше. Тут уж невольно начнёшь чувствовать себя не слишком уверенно.
Николас испытывал к нему сильное сексуальное влечение. Эмпат это тоже чувствовал, ощущал, как влюблённость окрашивается этими яркими нотками желания. Особенно это стало заметно в последнее время, когда, вероятно, Николас понял, что сам не увидит ничего отталкивающего в бойфренде, если дотронется до него.
Мэттью тоже порой чуть не срывался. Помышлял, что, может, им стоит провести один вечер так, как они того хотят, а потом вернуться к опостылевшим платоническим отношениям, чтобы дать эмоциональному фону Николаса вернуться к нормальному состоянию. Но всё же эмпат останавливал себя. Пожалуй, так для Николаса будет только хуже. Он ведь полюбит Мэттью, полюбит по-настоящему, и вряд ли уже осознает, что это не его чувства, а навязанные. И не захочет «возвращаться» к тому, что было.
В общем, всё это было так сложно для семнадцатилетнего парня! Он всячески отмахивался от этих мыслей, стараясь следовать подходу «будь, что будет». Отвлекал себя на весёлые занятия и прогулки с Кристофером, всё же заставил себя сосредоточиться на поиске нужной информации в интернете. Но ближе к ночи стало совсем тяжко.
Всё же как было удобно раньше, до того, как решение отца в корне поменяло жизнь Мэттью. Он мог хотя бы просто взять телефон и позвонить. Хотя бы послушать голос человека, который был настолько небезразличен, поговорить с ним несколько минут — уже бы стало гораздо легче, как казалось парню. Он мог бы даже взять такси и приехать. Хотя, наверное, не стоило оставлять Кристофера одного, даже когда тот уснёт.
Скорее всего Николас останется на ночь у Маркуса. Там теперь было две свободные комнаты — та, что предназначалась для Мэттью, и та, которую выделили для Кристофера. Вряд ли Эмиль согласится перебираться обратно, едва вкусив прелесть совместной жизни с бойфрендом. Когда они общались, эмпат ощущал радость парня от этого события, хотя, казалось бы, они жили буквально через одну дверь друг от друга.
Кроме того, Николас поехал на своей машине, а на дне рождения явно будет алкоголь, и раньше утра за руль парень не сядет. Да и автомобиль свой не бросит. От этих мыслей становилось особенно тоскливо. Почему-то совсем не хотелось проводить ночь в одиночестве. Да и теперь Мэттью был почти уверен, что долго не сможет заснуть, терзая себя мыслями о том, что там делает Николас, и не ощутит ли эмпат с утра при встрече то, что ни за что не хотел бы ощущать. Это неизменное чувство вины и страх, что тебя раскроют. Эмпат ни раз ощущал это, проходя мимо супружеских пар.
Мэттью как раз уложил Кристофера и принял душ сам, когда услышал звук входящего звонка из кабинета. Честно, эмпат поколебался, но решил всё же проверить. Если звонящий будет неизвестен, Мэттью просто выйдет из кабинета. Он не считал себя в праве так свободно пользоваться техникой Николаса. Когда он спрашивал у хозяина про пользование интернетом, да-да, Мэттью был тем, кто действительно посмотрел только то, что его интересовало, и не заглянул ни в какую ещё вкладку или папку.
Однако на экране высветилось имя Джонатана, точнее, Лео, как его называли братья и Маркус. Будучи довольно оптимистичным по натуре (хоть и накручивающим себя, как выяснилось), Мэттью улыбнулся. Он не думал, что что-то могло случиться, поэтому Джонатан решил позвонить и оповестить или предупредить. Честно, как-то сразу подумалось с надеждой, что звонит это вовсе не младший брат, а старший. Что тоже скучает или волнуется, как и Мэттью. Так что последний принял звонок.

Маркус действительно на какое-то время украл своего друга, как и обещал. И потому, что хотел поболтать вне зоны действия любопытных итальянских ушей, и потому, что им обоим стоило отдохнуть от добродушного, но уж больно громогласного общества. Маркус, пусть и знал их всех десять долгих лет, всё равно до конца не привык много часов находиться в таком балагане. Даже дом, полный детей, был не настолько подвержен хаосу, как толпа веселящихся и пьянствующих итальянцев.
И да, его заинтересовал вопрос отношений Николаса и Мэттью. Тут банальное любопытство тесно переплеталось с заботливостью, присущей Маркусу. Он ещё помнил, как раздражённо отреагировал Николас на простенькую шуточку как раз про ночь в одной комнате с Мэттью, а тут добавилась ещё одна деталь, связанная с разными спальнями. Маркус уже начал догадываться, что дело было в способностях кого-то из этих двоих. Всё дурное в жизни мутантов так или иначе завязывалось на способностях.
Так что Маркус, насколько мог тактично после выпитого, всё же поинтересовался, в чём, собственно, проблема. Помочь он, увы, ничем не мог. Разве что оказал словесную поддержку, искренне сообщив, что они — Николас и Мэттью — непременно с этим справятся. Было бы желание и чувства. А и того, и другого у новоявленной парочки явно было в достаточном количестве. Тут и эмпатом не нужно было быть.
Потом Маркус всё же ушёл к мужу, да и в целом контролировать процесс. Чтобы никто не подрался (а это бывает, даже когда итальянским дуралеям под и за тридцать), ну и чтобы девочки под восемнадцать, живущие в этом доме, не пали чарами перед кудрявыми обаяшками. Маркус уже подметил тех, кто мог в теории попасть в эту выборку.
Николас же «пошёл по рукам», сначала оказавшись атакованным братьями, потом, в меньшей степени, Лассенами-Фальконе. Благо, исконного носителя первой фамилии интересовал исключительно Кристофер, а второй, несмотря на статус полицейского, превратился в такого же дурного итальянца, как и все окружающие (что было забавно), и не интересовался Николасом и его отношениями в принципе.
Мэттью же всё это время просто скучал, никем не атакованный и не заваленный кучей вопросов. Да и не сомневающийся, что у них с Николасом пусть и странные, но отношения. Разве его волнение не ещё один показатель? Иначе было бы не страшно потерять то, что между ними было. А Мэттью было очень страшно.
Однако эти угнетающие мысли были развеяны одним звонком. Эмпат будто в миг позабыл о том, как мучал себя половину дня до самой ночи, и тут же разулыбался, едва увидел лицо Николаса на экране. Глаза у того немного поблёскивали, да и скулы чуть-чуть раскраснелись от выпитого, но это было не важно. Мэттью был безумно рад его увидеть хотя бы так.
— Привет, — улыбался он в ответ. — Нормально, Кристофер уже уснул. А я… тоже скучаю по тебе и не сплю.
Было так приятно услышать это простое «скучаю». Это ведь было самое первое, что выдал Николас, а значит самое главное, как казалось эмпату. Он не чувствовал сейчас эмоций Николаса, но это тоже было не важно. Он ведь мог делать догадки и как обычные люди, по этой улыбке, кажется, довольно счастливой при разговоре с ним, Мэттью, по взглядам через камеру, словам.
— А ты? Судя по всему, там утомительно, но весело? — поинтересовался в ответ эмпат, имея в виду, конечно, усталость эмоциональную, свойственную им, людям с такими дурными в социальном плане способностями.
Николас подтвердил, что в доме Маркуса царил настоящий бедлам, и Мэттью немного похихикал над этим. Хотя и снова не смог не отметить, что парень тут же добавил о том, что хотел бы видеть его рядом с собой.
— Я бы тоже хотел быть с тобой там, но это… не лучшая идея, — улыбнулся Мэттью. — Хотя я и завидую немножко. Я всего один раз был на вечеринке. Это в семнадцать-то лет!
Посмеявшись над самим собой, Мэттью немножко поделился той дурацкой историей с посещением единственной в его жизни пьянки. Возможно, это была грустная история, но ведь всё зависит от подачи. Мэттью вот не переставал улыбаться, рассказывая.
— Меня как-то пригласили на вечеринку, и когда я выпил чуть больше нужного, я думал, что сойду с ума. Эмоции как будто взбесились, я не мог понять, что к чему. Так ещё и мои способности взбесились тоже, и… О, если ты и впрямь ревнивый, тебя должна порадовать эта история. Я был там с бывшим парнем, и когда я в таком состоянии обнял его, он… боже, это ужасно, но он начал так истерически смеяться, представляешь.
Мэттью посмеивался, хотя ему было немножко стыдно за то, что он смеялся над несчастным человеком, попавшим под чары эмпата. Но что он мог поделать? Это выглядело и впрямь забавно в тот момент!
— То есть, я видимо хотел, чтобы всем было весело, как мне, и я перестарался. И… подожди, это ещё не всё. Это не всё. Я подумал, что я натворил, и решил всё исправить. Но я всё ещё был пьяным эмпатом. В общем, со спокойствием я тоже перестарался, и он моментально заснул, ощутив усталость или вроде того. Просто лёг на пол и выключился… Так что… ты всё ещё хочешь, чтобы я был там рядом с тобой? — сквозь смех проговорил последний вопрос Мэттью.

У Маркуса не было способностей, связанных с эмоциями окружающих, но всё же к своим годам он обладал некоторым опытом. Что ещё более важно, он очень хорошо знал именно Николаса. Тот частенько ходил угрюмым, как нелюдимый подросток, даже пребывая в гостях у друзей. Старался минимизировать общение, ограничивая этот круг братьями и четой ДиМарко. В этот же приезд Николас выглядел другим.
Он не поменялся в корне, не стал резко улыбчивым и общительным, не проявлял свои чувства в открытую. Только Маркус-то видел, что его друг всё равно какой-то другой. Тут и сплетни слушать было не обязательно. Николас смотрел на Мэттью по-особенному, улыбался, когда улыбался этот большеглазый мальчишка. Они то и дело аккуратно прикасались друг к другу, что было вообще необычно для того, кто чуть ли не в рукава ладони прятал от посторонних.
Маркус видел в друге себя лет десять назад, когда они с Александром были сильно влюблены друг к друга, но ещё немного осторожничали с отношениями. Причины этой аккуратности шагов навстречу были очень разными, но, видимо, любящие сердца бились в любой ситуации вполне себе одинаково.
— Потому что ты за время, что я тебя знаю, ни на кого ещё так не смотрел, как на Мэттью, — честно отозвался Маркус.
Конечно, ещё было рано говорить о том, что Николас выглядел по-особенному счастливым рядом с Мэттью. Всё же их отношения только укреплялись. Но почему-то Маркусу казалось, что этот счастливый вид он тоже в скором времени увидит.
— Да и улыбаетесь вы оба, как дурачки влюблённые, — хихикнул Маркус, разбавляя лирическую обстановку глуповатой шуточкой (в которой было очень много правды).
Мэттью же тоже не замечал за собой ни открыто влюблённых взглядов, ни тех самых глуповатых улыбок. Однако, когда Николас позвонил ему о видеосвязи, эмпат именно так и смотрел, и улыбался, и заходился сердцем, видя ответные чувства. Всё внутри так и замирало, глядя на искренний смех Николаса, забавляющегося немного постыдной историей от своего партнёра-эмпата и его неудачные прошлые отношения.
И уж, конечно, Мэттью начал чувствовать этот быстрый пульс, стучащий в висках, когда Николас принялся так открыто заявлять об очень личных и очень приятных вещах. Эмпат тоже на миг подумал, что, скорее всего, это алкоголь толкает парня на откровения, но… Николас ведь говорил искренне и правдиво, и только это имело значение.
Хотелось немного пошутить про «липучку». Значит, не так чтобы Николас и был недоволен тем, что эмпат вечно обнаруживался приклеенным к нему. Но не произнёс на этот счёт ни слова. Почему-то показалось, что сейчас даже лёгкий юмор будет неуместным, как будто обесценивающим чувства Николаса, в которых он признавался.
— Понимаю, — вместо этого сказал Мэттью. — Потому что… чувствую то же самое. Ты только уехал, а я уже ощутил, что мне тебя не хватает, это было так странно.
От этого признания эмпат изрядно смутился. Он-то не был пьян, чтобы слова так легко срывались с языка. И ещё больше смущение накатило от какого-то особенно интимного признания-комплимента по поводу внешности Мэттью. Оставалось только надеяться, что камера не передаёт его застенчивость во всех красках и подробностях.
После такого особенно сильно хотелось обнять Николаса. Хотя бы просто обнять, если уж им пока не суждено было насладиться чувствами, возникшими между ними, в физическом плане. И хотелось стать более безответственным, чтобы заявить — «я еду к тебе», и вызвать такси. Но ни первому, ни второму не суждено было сбыться, и Мэттью оставалось лишь смущённо поблагодарить партнёра за комплимент.
— Насколько странным будет сегодня лечь спать в твою кровать и обниматься с твоей подушкой от безысходности? — улыбнулся в итоге эмпат, снова возвращая их разговор в немного шутливое настроение, хотя и проговаривая свои истинные желания.

Было очень приятно, что Николас позвонил. Не только вспомнил о нём, Мэттью, но и, кажется, на самом деле соскучился, по правде хотел поскорее вернуться к «своим мальчикам». Пусть он и был немного пьян, но говорил такие вещи, от которых Мэттью смущался, но на душе его неизменно теплело с каждым словом.
Даже под конец их разговора, когда Николас пустился в очень путанные объяснения, было по-простому приятно его слушать. Эмпат мало что понял из того, что ему пытались донести, но уловил общий посыл.
— Кажется, да, — улыбаясь шире, согласился Мэттью с тем, что Николасу пора было перестать пить. — Я тебя уже почти не понимаю.
Правда, одна фраза всё равно заставила эмпата немного дёрнуться в душе. Конечно же, касательно «женитьбы», о которой Николас упомянул вскользь. И вроде бы Мэттью понимал, что эта фраза тоже была хорошим знаком — его партнёр был честен с ним и, по его словам, ускользнул от навязанной пассии (вероятно), соскучившись по Мэттью. С другой же стороны внутри всё равно неприятно кольнуло.
Эмпат ведь половину дня только и думал о том, что такое возможно. И тут как будто его тревожные мысли сбывались. Снова невольно подумалось, что сейчас он, Мэттью, мог лечь спать, а Николас-то продолжит там веселиться. И итальянцы продолжат его женить с кем-то. И что, если спустя ещё пару бокалов алкоголя у них это получится?
— Женить на ком? — невольно сорвалось с языка Мэттью.
Он продолжал мило улыбаться и посматривать на Николаса по-особенному, но фраза всё равно прозвучала… несколько натянуто, пожалуй. Хотя бы потому, что Мэттью как будто только эту маленькую часть из монолога и вычленил, не отреагировав на всё остальное. Нет, эмпату было, конечно же, приятно слышать, что он не выходил у Николаса из головы и всё такое. Но всё же, на ком там собирались женить его бойфренда итальянцы?
Чуть позже всё же решили прощаться. Мэттью уже не был уверен, что сможет заснуть побыстрее, но пообещал Николасу, что сейчас пойдёт в постель. И смущённо улыбнулся, когда Николас послал такой необычный воздушный поцелуй через экран, хотя и ответил тем же, стесняясь ещё пуще прежнего.
Обещание Мэттью сдержал. Когда звонок завершился, всё ещё улыбаясь под нос, Мэттью направился в спальную. Спальную Николаса, как и говорил. Поколебался у двери, но всё же зашёл, забираясь на кровать и действительно обнимая подушку, на которой парень обычно спал. В дрянных уличных романах пишут в такие моменты, что запах возлюбленного успокаивал или вроде того, но Мэттью не ощущал никаких запахов. Николас вроде как мылся и не пользовался одеколоном перед сном, чтобы оставить что-то эдакое на подушке.
Зато осознание, что это комната Николаса и его подушка, присутствовало и было приятным. Однако сон и впрямь очень долго не шёл.
Мэттью поднялся, чтобы немного пройтись у дома. Накинул куртку, сунул ноги в ботинки и вышел. Было очень темно, но, не пройдя и пары метров от дома, эмпат ощутил чужие эмоции. Тяжёлые, опасные. Двое мужчин, завидев его светлую пижаму, приближались, подсвечивая себе дорогу фонарями.
Сердце бешено забилось. Первой мыслью было — бежать. Хватать Кристофера, попытаться уйти через чёрный ход. Но куда? И как? Машину Николас забрал, на звонок если кто-то и ответит, то они явно не успеют добраться до дома. На заднем дворе не спрятаться. Да и побег Мэттью сразу же увидят.
Он остановился, посматривая на мужчин. Во рту пересохло от страха, на приближающихся виднелась форма Стражей. Значит, они продолжали преследовать Билли и Бекку? Узнали, в каком направлении двинулись сбежавшие? Прочёсывали тут все дома?
— Эй, ты что тут делаешь? — грубовато окликнул Мэттью один из голосов.
Эмпат молчал. Честно, он и не знал, что ответить, да и от страха будто оцепенел. Луч фонаря скользнул по лицу, и Мэттью поморщился.
— Что ты тут делаешь? Назовись, — скомандовал тот же голос.
В голову пришла просто невероятной дурости идея, за которую Мэттью отчего-то зацепился. Он всё ещё моргал от слепящего света фонаря, но пересилил свой страх, помотав головой и изобразил что-то руками, отчётливо показывая на своё ухо. И надеясь, что ни один из Стражей не знает языка жестов. Потому что Мэттью тоже его не знал.
— Глухой что ли? — поморщился Страж.
Каким-то невероятным усилием Мэттью удержался от кивка и только как можно более недоумённо посматривал на мужчин. Ещё через несколько секунд эмпат просиял лицом, похлопав себя по карманам одежды, а потом жестом же показав телефон и всем понятный жест «писать».
— Дерьмо какое-то, — выдохнул мужчина, но снял перчатку и полез за своим телефоном, разблокируя его и передавая мальчишке.
Сердце забилось ещё чаще. Мэттью протянул руку, прикасаясь к пальцам мужчины. Всего пара мгновений, но этого оказалось достаточно. Доверие, жалость к инвалиду и усталость от долгого тяжёлого дня полилась в Стража. Нужно было только заставить их уйти, заставить поверить, что в этом доме никого, кто им нужен, нет…
Мэттью резко дёрнулся и шумно вздохнул, просыпаясь в кровати и жмурясь от яркого света полной луны, заглянувшей прямо в окошко.
— Чёрт… — шёпотом ругнулся эмпат, переворачиваясь на спину.
Сон был таким реалистичным, он совсем не заметил этого «перехода» в мир дрёмы. Ещё раз глубоко вздохнув, чтобы успокоить испуганно бьющееся сердце, Мэттью снова прикрыл глаза. Скорее бы уже утро и вернулся Николас. С ним даже кошмары не смели беспокоить эмпата.

Наступившее утро не принесло желанного облегчения. Мэттью проснулся не слишком отдохнувшим — вероятно, беспокойные сны преследовали его и после того, со Стражами, просто не так ярко запомнились. По привычке он хотел было прижаться к Николасу чуть плотнее, прежде чем отстраниться всеми обнажёнными частями тела, только вот партнёра рядом не было. Сразу стало как-то тоскливо.
Мэттью даже полежал в постели ещё какое-то время. Вдруг Николас как раз подъезжал к дому, и скоро раздастся звук открывающейся входной двери. Эмпат позволил себе немного помечтать, развивая эту мысль о том, как Николас поднимется в свою спальную и обнаружит, что Мэттью и впрямь остался ночевать в его постели.
Что же, этим глуповатым романтичным мечтам не суждено было сбыться. Николас так и не приехал, а вот Кристофер, судя по эмоциональному фону, уже проснулся. Он не беспокоил Мэттью, но явно скучал в одиночестве, так что последнему пришлось встать.
Они умылись и позавтракали вместе. Кристофер тоже принялся спрашивать о том, когда приедет Николас, но у Мэттью не было лучшего ответа, как «скоро уже должен бы».
Через какое-то время Мэттью начал волноваться. Николас был искренним, когда обещал приехать пораньше. К тому же сегодня была пятница, а значит все обитатели дома ДиМарко должны были встать рано, чтобы пойти на занятия. Наверное, и Николас поднялся вместе с ними, чтобы не пропустить завтрак. Так почему же ещё не приехал?
Мысли были самыми разными. Но Мэттью буквально заставил себя остановиться на самой безопасной и тривиальной. Возможно, Николас просто проспал. В конце концов, вчера он был довольно пьян, и Маркус с Алексом могли решить не будить его, не зная ни про какие обещания юным эмпатам.
Чтобы снова не терзать себя тревожными мыслями, Мэттью собрался с Кристофером на прогулку. Далеко они, конечно, не пойдут, но хоть у дома повеселятся и поиграют по дороге, проходящей через подлесок.
Всё утро шёл дождь, холодный и осенний, так что оделись оба потеплее. Глядя на небо, Мэттью понимал, что прогулка выйдет довольно короткой. Тучи вот-вот грозились прорваться снова. Английский октябрь всегда был очень дождлив.
Они с Кристофером ушли от дома чуть дальше по дороге, когда случился типично мальчишеский инцидент. Дурачась в активной игре, Кристофер поскользнулся на мокрой дороге и пребольно грохнулся на коленку. Мэттью даже поморщился при виде расплывшегося по штанине пятна, к этой грязи явно подмешалась кровь. Однако ребёнок не плакал — привык терпеть и подавлять свои эмоции, считая их никому не нужными.
— Теперь нам точно стоит поиграть в больницу, — ободряюще улыбнулся Мэттью. — Чур я буду машиной скорой помощи, забирайся на спину.
Ничего особо критичного с Кристофером явно не было, каждый мальчишка в его возрасте сбивал колени. Но и Мэттью было совсем не трудно пройти с ребёнком на закорках метров триста до дома. Он был юным, но всё же парнем, так что силы были.
Они как раз весело направились обратно, когда за спиной послышался шорох шин по мокрому асфальту. И пусть вариантов было крайне мало, Мэттью всё равно обернулся с надеждой. И хотя бы последняя оправдалась — неподалёку показалась машина Николаса.
Разумеется, парень заметил этих двоих, идущих по краю дороги, пусть и с улыбками на лицах, но всё же в несколько необычном варианте. Николас сбавил ход и опустил стекло. Честно говоря, у Мэттью сердце забилось чаще при виде него. Живого-здорового, улыбающегося при виде их с Кристофером и такого, чёрт возьми, красивого.
Да и когда стекло опустилось, переставая приглушать эмоции Николаса, Мэттью понял, что его кошмары по его поводу не сбылись. Не было никакой вины, угрызений совести или страха, неизменно сопутствующего человеку, повеселившемуся на стороне от партнёра. Николас был немного напряжён отчего-то, но искренне рад увидеть мальчишек.
— Мы не садимся в машины к красивым незнакомцам, — с улыбкой проговорил Мэттью, слушая хихиканье Кристофера где-то над ухом.
Было приятно, что ребёнок уже достаточно раскрылся рядом с ними двумя, чтобы не быть по-детски излишне серьёзным. Вроде, каким незнакомцам, это же Николас, окстись. Нет, Кристофер прекрасно уже понимал, что Мэттью дурачится и только поддерживал его в этом. Что было особенно забавным.
— Скажи, он выглядит очень подозрительным? — проговорил Мэттью Кристоферу и тот, продолжая хихикать, согласился. — Преследует нас на машине, как маньяк.

Посмеиваясь по дороге до дома, Мэттью поймал себя на мысли о том, что эмоции Николаса стали какими-то другими. Влюблённость как будто бы стала насыщеннее, плотнее, она преспокойно ощущалась и через барьер машины. Впрочем, эмпат решил, что дело, скорее всего, было в почти сутках разлуки. Николас ведь честно говорил, что то и дело думал о нём и сильно скучал. Наверное, это усилило чувства друг к другу.
Это тоже было очень приятно. Собственных эмоций Мэттью не ощущал так же, как чужие, но полагал, что и он сейчас был особенно рад видеть Николаса. По крайней мере, улыбался он точно, как дурачок, о чём говорил Маркус.
— Ничего страшного, — с улыбкой отозвался Мэттью. — Боевое ранение коленки.
Садиться в машину они с Кристофером так и не стали. Пока дурачились, дом уже показался за деревьями, идти оставалось не больше пары минут, так что и смысла рассаживаться в салон не было. Так и дошли рядом с неторопливо едущим Николасом.
У порога Мэттью спустил ребёнка со спины, попросив подождать его ещё немножко. Впрочем, тот и не торопился на обработку «ранения» — никакой мальчишка этого не любил. Так что Мэттью довольно быстрым шагом подошёл к гаражу, встречая Николаса уже по нормальному, то есть заключая в крепкие объятия. А парой секунд позже и прикасаясь осторожным, кратким, но всё же поцелуем к губам парня.
Сердце снова забилось чаще. И снова в голову полезли всякие мысли вроде того, а не достаточно ли эмпату этой глубокой влюблённости? Может, он уже и не будет воздействовать на Николаса, влюбляя его ещё сильнее? Уж очень сильно хотелось прижаться к его губам увереннее и на более долгий срок, чем эти детские поцелуйчики, дозволенные им.
Впрочем, Мэттью снова отмахнулся от этих мыслей. В конце концов, их обоих ждал Кристофер, который тоже полез обнимать Николаса. Мэттью же так делал, да и ему никто не воспрещал проявлять свои чувства тактильным образом. Николас ничего нового в нём уже не увидит, а, избавившись от сильных страхов в этом спокойном месте проживания, Кристофер неосознанно обезопасил себя и от пагубного воздействия способностей эмпата. Так что Мэттью тоже мог уже спокойно к нему прикасаться, не меняя чувств ребёнка.
— Здорово, — улыбнулся Мэттью на заявление о куче итальянской еды, и покосился на Кристофера, добавляя: — В следующий раз, может, мы все вместе поедем к Маркусу. Когда там будет не так много людей, да?
Эмпат ощущал, что ребёнок, несмотря на свои опасения, всё же немножко скучал по другим людям, которые были внимательны к нему. Возможно, не только к Маркусу, но и к Джонатану и ещё кому-то. Кристофер вообще казался довольно общительным мальчишкой, просто ему было сложно открываться, учитывая не самое радужное прошлое.
Потом занялись коленкой Кристофера. Разбить он её, конечно, разбил, но ничего особенно знаменательного не было. Николас на правах «главного врача» наметил лечение — промыть и оставить заживать, и Мэттью был с ним согласен. У детей такие травмы быстро заживали, уже совсем скоро Кристофер, как и полагалось ребёнку, будет отковыривать едва схватившуюся болячку с кожи.
Они всё равно веселились, наконец, воссоединившись своей маленькой странной семейкой, но Мэттью то и дело посматривал на Николаса. Некоторое напряжение из его фона никуда не делось, и эмпат никак не мог понять, откуда оно вообще взялось. Оно не было связано с ним или Кристофером, так как ничуть не менялось за всё время их совместной деятельности. Что-то случилось на праздновании дня рождения? Николас узнал что-то неприятное?
Последний продолжал хранить молчание. Мэттью верно догадался в какой-то момент, что он не хочет говорить при Кристофере, и это заставляло только сильнее нервничать. Явно ведь что-то нехорошее случилось. Так что пришлось ждать, когда мальчишка достаточно покрутится рядом с Николасом, по которому по-своему соскучился, и отойдёт куда-нибудь, чтобы воспользоваться этим моментом.
— Что случилось? — по-простому спросил Мэттью, когда этот момент настал. — Ты с самого приезда напряжён…
Он не стал скрывать того, что «слушал» Николаса. Тот и так был в курсе (пожалуй, знал это даже лучше многих), что жил с эмпатом. То есть добровольно, так сказать, подписался на то, что о чём-то личном можно забыть — его «прослушивали» постоянно.

Услышав ответ, Мэттью невольно передёрнулся. Как показала сегодняшняя ночь, он ещё не до конца оправился от нервозности, связанной с побегом от Стражей, и вот Николас снова упоминал эту организацию. Правда, судя по всему, тут речь шла совсем не о беглых подростках. Конечно, Билли и Бекку объявили опасными мутантами, но не настолько, чтобы устраивать баррикады и проверять каждую проезжающую машину.
Эмпат покачал головой, подтверждая, что новостей он не смотрел. Ему не хотелось, чтобы Кристофер слышал нечто подобное. Достаточно было текущих проблем, связанных с психикой и способностями ребёнка.
— Мне сегодня снилось, что Стражи обходили каждый дом в этом районе, тоже искали кого-то, — проговорил Мэттью, пока они шли наверх, в кабинет Николаса. — Было так жутко, потому что я не понял, что я сплю. Знаешь, так бывает, когда прямо видишь, что ты встаешь с кровати, выходишь из дома, не понимая, что уже спишь.
Он вкратце рассказал о сне Николасу, даже тот нелепый вне сновидения момент, где притворялся глухим, чтобы поймать возможность прикоснуться к одному из Стражей. Рассказал и просто потому, что всем делился с Николасом, и потому, что так стало как-то спокойнее. Высказал вслух и теперь всё увиденное казалось поистине нереальным.
Тихонько, чтобы не привлекать внимание Кристофера, оба посмотрели последние сводки новостей, и быстро наткнулись на виновника повышенной опасности со стороны Стражей. Мэттью чуть напряжённо смотрел на фотографию молодого парня. Того можно было даже назвать симпатичным, если бы не его взгляд. Даже со снимка он казался довольно безумным и, честно говоря, опасным, как у хладнокровного хищника.
— Он выглядит пугающе, — признался вслух Мэттью.
Почему-то эмпат не сомневался, что столкнись он с таким человеком в реальности, поспешил бы скрыться подальше. Через фотографию Мэттью не чувствовал эмоционального фона Варгаса, но был уверен, что ничего хорошего этот фон в себе не нёс. Было такое чёткое ощущение, что под снимком парня должна быть надпись не только «разыскивается», но и что-то вроде «обвинён в убийстве двадцати человек с особой жестокостью».
— Мы можем узнать о нём у Эрика, — чуть пожал плечами Мэттью. — Если он действительно опасный психопат, он должен был проходить освидетельствование перед заключением… или как это называется? Не думаю, что у нас так много судебных психиатров, работающих с мутантами. Скорее, в этой области Эрик вообще один.
Эмпат не очень хорошо понимал, как работает вся эта система, но полагал, что логически всё должно было быть так, как он сказал. Мутантов было не так уж и много, да и ловили их не так чтобы и часто, если принимать в расчет общее количество судебных разбирательств. Так что вряд ли на тяжбы по делам мутантов в Глостершире требовалось больше одного психиатра. Возможно, этот парень проходил через руки Эрика.
С другой стороны, Мэттью не был особенно уверен, что им вообще нужна эта информация. Варгас вроде как не был никак с ними связан. Вряд ли сработает закон подлости, где беглый преступник ворвётся именно в их дом под покровом ночи или вроде того.

Все мутанты, даже самые безобидные, знали о существовании некой тюрьмы Стражей. Как знали и то, что за всё время её функционирования, никто не смог из нее выбраться. Если мутант попадал в руки Стражей — он пропадал навсегда. Никакие группы сопротивления не могли помочь, хотя бы потому, что никто до сих пор не знал, где располагалась эта тюрьма.
И, честно говоря, Мэттью больше волновал другой вопрос, связанный со всем этим. Зачем вообще нужна была эта тюрьма?
Нет, понятно, мутантов считали опасными. Их хотели держать под контролем. Но для чего? Мэттью полагал, что на обеспечение пожизненно заключённых людей тратится немало денег из государственного бюджета. И, как бы это цинично не звучало, но обычных преступников выводили на всякие работы, дабы они отбывали своё наказание с пользой для страны. Мутантов явно требовалось держать под транквилизаторами или вроде того. По крайней мере, никто не знал каких-то защитных, чуть ли не магических клеток, блокирующих способности.
И вот картина — заведение по типу психбольницы, где держат «овощей» до тех пор, пока те не умрут от старости. Звучало бредово. Это прозвучит ещё более цинично, но гораздо логичнее было бы уничтожать мутантов. Однако, если этот парень, Кэлвин, сбежал из-под заключения, мутантов там не убивали. По крайней мере, не сразу после попадания в тюрьму.
Нет, в фильмах показывали, что над «не такими, как все» часто устраивали опыты. Силились понять генетическую мутацию, дабы использовать её по благо человечества. Только это, по крайней мере для Мэттью, звучало ещё большим бредом. Двадцать первый век. Фокус-группу можно было собрать и мирным способом, без Стражей.
В общем, всё это казалось Мэттью какой-то непонятной ерундой. И в ответ на предположения Николаса он просто пожимал плечами. Да, наверное, было бы неплохо узнать, как из этой тюрьмы можно было сбежать, но что дальше? Сопротивление объединится, чтобы высвободить тех, кто был заключён ранее? И какой же хаос начнётся? А если они при этом освободят тех, кто действительно был опасен для общества? Да и что потом — освобождённые будут бегать по лесам, чтобы снова не попасться?
— Я переживаю только за тебя, — честно отозвался, наконец, Мэттью. — Надеюсь, ты не собираешься в это влезать. Всё это выглядит… паршиво.
Отчего-то было предчувствие, что добром всё это дело, связанное с Варгасом, не кончится. Наверняка, если копнуть поглубже, обнаружится целая куча дерьма. И Мэттью не хотелось, чтобы Николас пачкался в нём. Помогать другим — это похвально, но, чёрт возьми, у них только-только начали налаживаться отношения. И, да, Мэттью хотелось побыть сейчас эгоистом. Они уже сделали доброе дело и помогали Кристоферу. Стоило ли влезать во что-то заведомо куда более опасное, чем мальчишка с изломанной психикой?
Неприятную тему постепенно перевели. Мэттью начал расспрашивать о том, как прошёл день рождения и что весёлого произошло в толпе итальянцев. Вчера Николас был достаточно пьян, чтобы ограничиться поверхностными впечатлениями.
— Ты был таким милым, когда позвонил, — улыбался Мэттью, самую малость поддразнивая парня, который вчера разболтался ни на шутку.
Нет, Мэттью было приятно, что Николас позвонил, о чём он без утайки сообщил следом. Просто непривычно же было видеть парня таким, вот и вызывало улыбку.
Самому Мэттью особенно нечего было рассказать. Разве что сообщил, что всё же с пользой провёл время, неплохо изучив тему озвучки. Выглядело это неплохой профессией. Не слишком уж прибыльной, особенно на начальном этапе, но зато достаточно конфиденциальной. Озвучивать можно было и без контрактов с компаниями, работая на себя, например, с книгами, поэтому хоть никнейм используй.
— Я бы попробовал, если… ты не против, — проговорил Мэттью.
Всё же для того, чтобы начать работать на этом поприще, ему придётся пользоваться техникой Николаса, как минимум. Ничего своего у эмпата уже давненько не было.
Потом втроём сели обедать. Николас с меньшей охотой, ибо за вчера уже объелся итальянской кухни, а вот двое других мальчишек уплетали за обе щёки.
Вечер провели дома — дождь разошёлся ни на шутку. Однако после «детского отбоя» Мэттью всё равно вытащил Николаса на улицу. Это была их маленькая традиция, которую эмпат бы не позволил нарушить. Это их время! Кристофер спал, на улице было максимально тихо и спокойно, и по-уютному темно. А от дождя хорошо спасал зонтик. Неторопливо идти под ним, тесно прижимаясь друг к другу, было особенно приятно.
— Ты сейчас выглядишь, как вампир, — улыбнулся Мэттью. — Такой светлокожий, в плаще, ночью.