Самолёт плавно снижал высоту, приближаясь к извечно дождливому Лондону. Город был скрыт за густыми мрачными тучами. Загорелись огоньки «пристегните ремни», последовало объявление от пилота — может немного потрясти от турбулентности.
Мэттью поморщился. Последнее время он много летал в силу профессии, но всё ещё испытывал не страх, но какое-то напряжение, сжимающееся внутри, когда самолёт начинало подбрасывать. Приходилось концентрироваться, чтобы расслабить тело, не позволяя этой тревожности разрастись. Однако в этот раз никакой тряски за объявлением не последовало.
Тучи плавно расходились, словно пропуская самолёт, заходящий на спираль перед посадкой. На Лондон опустились яркие лучи весеннего солнца.
— Что за чёрт? — изумлённо пробормотал под нос пилот.

С лёгкой улыбкой Мэттью вышел из самолёта, подхватив дорожную сумку. Менеджер сопровождал его до выхода из аэропорта, но по большей части молчал. Тур закончился, Мэттью вернулся домой и теперь просто хотел отдохнуть.
В Хитроу его остановила только одна парочка девчонок, вежливо попросив о фотографии. Мэттью согласился. Выступал он не так давно, это был лишь второй тур в его жизни — пусть и подольше, но пока только европейский. Поэтому Мэттью всё ещё смущало внимание поклонников его творчества, да и вообще то, что его, бывает, узнают на улице.
Распрощавшись с менеджером, Мэттью сел в такси. Он бы мог включить в райдер водителя на личном автомобиле, но не видел в этом никакой необходимости. Он спокойно добрался бы и на общественном транспорте, но после ночного перелёта хотелось чуточку больше комфорта, сколько бы лет тебе ни было.
Солнце пригревало совсем по-летнему, никаких обещанных дождей, и настроение Мэттью было соответствующим.
Сперва он решил заехать к маме, по которой соскучился за пару месяцев отсутствия. Её квартира была всё равно по пути.
Не так давно, чуть больше полугода назад мама второй раз вышла замуж. Родной отец Мэттью умер, когда последнему было одиннадцать. Глупая и трагичная случайность. Мама воспитывала и растила Мэттью в одиночестве, и Марку пришлось сильно постараться, чтобы добиться её расположения и внушить, наконец, мысль о том, что Мэттью совсем уже взрослый парень. Что можно было выдохнуть и пожить, наконец, для себя.
Марк был хорошим парнем, хоть и адвокатом. Отцом для Мэттью в силу возраста он не стал, но, пожалуй, Мэттью мог назвать его другом. Он был рад, когда мама сказала ему «да». Было совсем грустно уезжать из города и страны, оставляя её в одиночестве.
Правда, в этот визит Мэттью не застал Марка — тот был на работе. Но, конечно, пообещал заехать ещё на выходных, чтобы провести хоть немного времени уже втроём.
Мэттью долго болтал с матерью, был непременно накормлен до отвала. Он делился впечатлениями о разных странах, рассказывал забавные ситуации, в которые попадал он или кто-то из музыкальной команды. Мама говорила о том, что происходило с ними за эти пару месяцев.
— Вы не общались больше с Эдди? — интересовалась она.
Мэттью покачал головой и улыбнулся. Казалось, мама переживала за его отношения даже сильнее, чем он. Хотя, в последнее время так оно и было.
Мэттью расстался с Эдди несколько месяцев назад. Это было тяжело, хотя и оба понимали, что это к лучшему. Эдди был моделью и за последний год заключил пару хороших контрактов, Мэттью развивался на поприще музыки. Они подолгу не виделись, графики их катастрофически не сходились, а отношения на расстоянии очень быстро сошли на нет.
Какое-то время Мэттью переживал из-за этого, но потом отпустило, наверное. Появилась какая-то странная мысль о том, что всё, что было с Эдди, не по-настоящему. Как будто эти отношения изначально планировались, как временные. Объяснить эту неожиданно возникшую уверенность Мэттью не мог, а потому просто отмахнулся от неё — это ведь было к лучшему. Они не будут даже пытаться мучать друг друга и дальше.
К тому же, в последнее время и без того было немало странного. Начали сниться какие-то непонятные сны, сотканные в основном из ощущений и довольно мрачных образов. Мэттью постоянно снилось, будто бы он умер, был где-то там, за гранью реального мира, но при этом испытывал не страх, как полагалось бы, а какую-то нереальную трепетную любовь. Наверное, он сильно уставал от любимой, но всё же работы. Мэттью надеялся, что возвращение домой и некоторый отпуск перед новыми записями и концертами поможет ему вернуться в привычное русло.

Домой Мэттью вернулся уже глубоко после обеда, так соскучился по матери, что и уходить от неё не спешил. Квартира, расположившаяся в уютном квартале, встретила парня свежестью, вызывая новую улыбку. Мэттью нанимал уборщицу, чтобы та поддерживала чистоту в его отсутствие, но, видимо, та старалась сверх меры. Домашние растения были настолько объёмными, ярко-зелёными, как в дендрарии. Какие-то даже решили зацвести к приходу хозяина, хотя, казалось бы, в мае уже было поздновато.
Сбросив дорожную сумку и чемодан, Мэттью поборол желание завалиться на диван, включая какой-нибудь лёгкий сериал. Так он позабудет обо всём, а когда проголодается, его встретит совершенно пустой холодильник. Можно было, конечно, заказать доставку, но когда на улице ещё будет стоять такая чудесная погода? Стоило пройтись, тем более, что сегодня Мэттью только и делал, что сидел — то в самолёте, то у мамы в гостиной.
Переодевшись, Мэттью вышел на улицу. Навстречу по дороге шёл высокий бледноватый парень, с типично британскими светлыми глазами. Весь в тёмном, он хоть и выглядел очень стильно, почему-то вызывал настороженность. Рядом с ним цивильно вышагивал такой же подтянутый чёрный и элегантный пёс.
Обычно Мэттью не рассматривал прохожих, находя это очень неприличным. Но сейчас почему-то не мог отвести взгляда. Парень казался знакомым, хотя Мэттью мог поклясться, что видел его в первый раз. Может быть, тот был новым соседом? Въехал, когда Мэттью собирался в тур. Вот последний и видел его буквально краем глаза, что-то отпечаталось на подсознании, а теперь то играет злую шутку с Мэттью.

О Богах Мэттью знал только то, что давали в школьной программе. Ни в одного из них он, будучи современным парнем, не верил. Наверное, в глубине души хотелось надеяться на существование чего-то подобного, но пока Мэттью не встречал ни единого божественного проявления. И уж, конечно, сам он в себе ничего такого не замечал и даже не мечтал никогда быть богом. Его желания были куда приземлённее.
Не увидел ничего особенного он и во встреченном парне. Тот вызывал странные чувства, но Мэттью, будучи сейчас больше человеком, быстро подбил их непреклонной логикой. На этом было и расслабился, наконец, отведя взгляд и собираясь пройти мимо, немного ругая себя за слишком пристальное внимание в душе. Однако, поравнявшись с ним, прохожий аккуратно прикоснулся к локтю Мэттью.
Одно лёгкое прикосновение, но по телу Мэттью пробежали мурашки. Его, как бы это банально не звучало, как будто пробило молнией, по телу прокатился холодок. И наперекор здравой логике, как в тех самых странных снах, Мэттью понравилось это ощущение.
Он остановился, вновь подняв взгляд на парня, и смотрел так, будто и не дышал в тот момент вовсе. Даже не сразу заметил протянутую руку, а когда осознал, что пауза после представления Николаса затянулась, моментально смутился. Это чувство неловкости сняло наваждение, Мэттью словно вернулся в трезвый рассудок и торопливо протянул руку в ответ.
— А… да, прости, — проговорил застенчиво он. — Я… я как раз задумался над тем, где… где я мог тебя видеть… Я Мэттью.
Мэттью говорил немного сбивчиво, продолжая смущаться. Неловкость только возрастала из-за того, что парень понимал — ведёт он себя сейчас очень глупо. Даже на краткий миг порадовался, что Николас не входил в число его поклонников. Быстро бы разочаровался тем, что реальный Мэттью в своей нелепости был совсем не похож на того, что выступал на сцене.
Отвлёк мокрый горячий язык, лизнувший новому знакомому руку и отвлёкший внимание Мэттью на себя. Парень тут же улыбнулся, опустив взгляд на собаку. Ему нравились животные. Сам он, в силу постоянного отсутствия дома, не мог завести никого.
— Цербер? — улыбнулся шире Мэттью, глядя на то, как пёс старательно вилял коротким хвостишком. — Как стража в Царстве мёртвых? Значит ты грозный страж?
Кажется, общаться с собакой у Мэттью получалось гораздо лучше. По крайней мере, он перестал запинаться от смущения. Правда, Цербер этого не оценил. Прекрасно понимая, кто перед ним стоит, в глазах пса возникло недоумение. Персефона, пусть и была всегда нежна и ласкова, но разговаривала с действительным стражем не как с животным.
— У него такие умные глаза, — проговорил Мэттью, прикасаясь к голове собаки и его острым длинным ушам. — Как будто он понимает, о чём ему говорят.
Разумеется, сам Мэттью в сказанное не верил. Бывает ведь такое, когда животные смотрят ну очень пронзительно, будто всё-всё понимают. Наверное, сейчас просто был именно такой момент, только и всего.
— Вы недавно переехали сюда? — вежливо поинтересовался Мэттью, зачем-то заводя обычный добрососедский разговор.
Впрочем, наверное, не зря. С остальными соседями Мэттью был так или иначе знаком, да и Николас его притормозил первым — тоже хотел познакомиться. Если бы у него не было времени, он бы, пожалуй, просто прошёл мимо.
Мэттью вновь перевёл взгляд на Николаса, который улыбался так, что сердце начало нервно стучать быстрее. Как будто… будто…
Перед глазами отчётливо встало видение, как он, Мэттью, нежился в крепких объятиях Николаса, чувствуя себя защищённым и любимым. Николас выглядел совсем иначе, чем сейчас, но почему-то была странная уверенность в том, что это именно он. И это чувство, что ничего на свете не сможет встать между ними. Даже привычная им двоим смерть.
Мэттью прерывисто вздохнул. Видение исчезло, оставляя парня в растерянности смотреть на Николаса и вновь осознавать, что тот в это время что-то говорил.
— Прости, пожалуйста, — пробормотал Мэттью, — что ты сказал? Я сегодня сам не свой, видимо, после ночного перелёта, прости.

Божественные проявления Персефоны, иначе говоря способности, были куда приятнее многих других богов. Она всегда была ликом весны, пробуждения цветов и животных после зимней спячки, тепла и света. И оттого сейчас, в мае, Мэттью почти и не замечал ничего необычного. Он же не был психом, чтобы представлять, что это он влияет на хорошую погоду. А то, что цветы вокруг хорошели — так это ведь естественно весной.
Вот и видения, сны и прочие проявления пробуждения древней силы почти и не сказывались на состоянии Мэттью. В отличие от Аида, самые первые явления Персефоны были полны любви и тёплых воспоминаний. Мэттью не мучился головными болями, тревожными состояниями. Его сбивали с толку странные вещи, происходящие с ним, да и только.
Парень продолжал закрывать нелогичные вещи простыми догадками. Вот и Николас подтвердил, что переехал в этот уютный район пару месяцев назад — как раз тогда, когда Мэттью покидал родной город. Значит, мельком виделись, вот и остался на подкорке сознания образ красивого, между прочим, парня с собакой.
То, что Николас за два месяца ни с кем не успел познакомиться на новом месте, совсем не удивило собеседника. В конце концов, они оба были англичанами. Обычно для знакомства им требовалось куда больше времени. Вот и Мэттью в светском разговоре с новым соседом узнал только его имя и примерную дату переезда. По местным меркам пообщались очень плотно!
— Да, отличная идея, — проговорил Мэттью, вернув на лицо улыбку.
Возможно, Николас говорил так исключительно из вежливости, присущей англичанам. Мол, да, мы оба принесли извинения, как полагается негласными правилами, а теперь столь же тактично распрощаемся, чтобы больше не показываться друг другу на глаза. Но отчего-то (и снова это необъяснимое чувство, будто Мэттью знал этого человека больше, чем предполагал) Мэттью был уверен, что Николас искренне ищет встречи.
В любой другой ситуации, с любым другим человеком Мэттью произнёс бы слова прощания. Вроде как вежливо согласился, но инициатива встречи осталась бы за соседом. Вот если бы тот назвал точную дату, время и место — тогда разговор бы продолжился. Но сейчас Мэттью чуть ли не ощущал, как умирает в нём англичанин, а на его место выходит вперёд кто-то, кого парень совсем не знал.
— Может… я зайду к тебе завтра, на запоздалое новоселье? — не слишком уверенно, но всё же проговорил Мэттью. — Если тебе было бы удобно это.
Тут же, конечно, подумалось, что он чересчур навязывается. Ведёт себя, как какой-то американец, которые, судя по фильмам, могут и без предупреждения зайти к соседям (фирменный беспредел и нонсенс!). Однако сейчас Мэттью и продолжало казаться, что Николас будет совсем не против такой назойливости, и попросту не хотелось ждать, когда английские расшаркивания подойдут к концу и они условятся о настоящей встрече.
Ко всем предыдущим странным чувствам Мэттью добавилось ещё и то, которое нашёптывало ему о том, что он и без того слишком долго ждал. К чему оно было, парень так и не понял. Ведь он знал Николаса всего пару минут. Но теперь Мэттью просто уверил себя, что во всём виноват долгий перелёт через всю Европу. Завтра он выспится хорошенько и не будет себя так странно чувствовать и вести.
Уже уходя дальше по улице, стараясь не оборачиваться на Николаса (хотя и очень хотелось, опять же, беспричинно), Мэттью пробило осознание. Не странное видение, а волне себе человеческое понимание, почему он решил, что Николас не будет против скорой встречи. Всё дело было в его лёгкой улыбке, во взгляде. Мэттью достаточно долго смотрел на собеседника, чтобы запечатлеть это выражение в сознании. Улыбка была такой тёплой, а взгляд каким-то нежным, будто влюблённым. Никто на этом свете не смотрел так на едва знакомых соседей. А вот Николас почему-то смотрел.
Сразу в голову пришла непрошенная мысль о том, что идея прийти завтра в дом к незнакомцу — идея крайне сомнительная. Вдруг Николас был маньяком каким-то. Пусть Мэттью было ещё далеко до статуса знаменитости, но чем чёрт не шутит. Сумасшедший фанат, который специально караулил Мэттью на районе.
От этой мысли Мэттью улыбнулся под нос, едва сдержав смешок. Удумал тоже. Что уж он, звезда мирового масштаба, чтобы ради него попадать под суд? Да и не селились маньяки в таких районах, пожалуй. Пусть и не элитное жильё, но стоило оно всё равно не так уж и мало. Ну, по крайней мере, Мэттью казалось, что в таких местах плохого не случается.

Оставшуюся часть вечера Мэттью пребывал в некотором смятении. Он думал и о новом знакомом, который, несмотря на все странности, всё равно казался парню приятным человеком. Но, по большей части, мысли Мэттью касались всех этих снов и видений, посещавших его в последнее время.
Если сны ещё можно было списать на дурные шутки уставшего подсознания, то зрительные образы, обострившиеся при виде Николаса, ни под какие объяснения не попадали. Мэттью всерьёз задумался о том, что ему стоило посетить, как минимум, психотерапевта. Не потому, что он решил, что сходит с ума. Просто, пожалуй, ему стоило подобрать какие-то успокоительные — это ведь явно всё было от нервов.
Здраво решив, что утро вечера мудренее, Мэттью пораньше лёг спать. Проснулся он действительно в гораздо лучшем состоянии, несмотря на то, что странные сны являлись перед мысленным взором всю ночь. Но, опять же, негативных ощущений они не вызывали, Мэттью ощущал себя спокойным и отдохнувшим с утра.
Он позавтракал, созвонился с мамой, чтобы обговорить встречу с ней с Марком. Опубликовал жизнерадостную новость в соцсетях, что тур его завершился, и как он был счастлив радовать поклонников последние два месяца, получать тёплые приёмы в разных городах и всё такое. А потом просто листал ленту новостей, не зная, чем себя занять.
Это было забавно. Мэттью так или иначе устал от такой повышенной активности во время тура, устал играть свой сценический образ. Но, оказавшись дома, с возможностью быть самим собой, Мэттью осознал, что не умеет бездельничать. Сразу захотелось что-то поделать полезного, творческого.
Мысли снова вернулись к Николасу. Теперь, при свете нового дня, Мэттью не думал, что этот парень какой-то маньяк. Наверное, он, Мэттью, показался Николасу симпатичным, вот тот и смотрел с приязнью, а не то, что там надумал уставший парень. Так что предстоящий обед Мэттью ждал, на самом деле, с нетерпением.
Когда время подошло, он взял купленную вчера бутылку вина — негоже приходить с пустыми руками в гости, — а также небольшое комнатное растение. Ещё одна английская традиция на новоселье, которую Мэттью очень любил. Изначально она подавалась под соусом, мол, вот вам в подарок цветок, чтобы вы, как и он, пустили здесь корни. Сейчас, конечно, никто таких высокопарных слов не говорил, но местами традиция осталась. Потому что с другими вещами для дома можно не угадать (и куда потом девать десяток полотенец), а комнатные растения всегда пригодятся и всегда красиво.
У самого Мэттью, как уже было сказано, по всей квартире было зелено. Ему нравился этот особенный запах свежести от цветов, зрительно нравилось сочетание светлого дизайна квартиры и этой естественной зелени. Друзья посмеивались, что ещё немного и квартиру Мэттью объявят ботаническим музеем на государственном уровне. Так что парень не стал покупать что-то непонятное, а взял цветок уже укоренившийся и долгоживущий из своей коллекции. Себе он явно ещё накупит кучу всего.
Николас жил буквально через дом от него, в точно такой же постройки здании, как у него, и даже занимал ту же по расположению квартиру. Так что Мэттью вышел за порог за три минуты до встречи и спустя две из них уже звонил в дверь. Он совершенно не подозревал, что по приближении к жилищу нового соседа, цветы на его столе будто заинтересованно приподнялись, а когда дверь гостеприимно распахнулась, они, за спиной Николаса, буквально ожили, будто их и не срезали с куста.
— Привет, — улыбнулся Мэттью, вручая хозяину свои скромные подарки.
Цербер уже крутился у ног, явно радуясь визиту уже знакомого парня. Мэттью поздоровался и с ним, ласково потрепав пса по голове, заходя в квартиру.
Здесь тоже было просторно и светло, но всё же жилище Николаса сильно отличалось от того, что занимал Мэттью. Белые тона этой квартиры, не оттеняясь кучей растений, казались более аскетичными, чем уютными. Мэттью не очень хорошо разбирался в дизайне, он для этого нанимал специального человека, но ему казалось, что местный стиль можно было назвать скандинавским. Минимум отвлекающих деталей, чистота, порядок, какая-то холодная стильная красота. Но Мэттью и правда нравилось.
Как полагалось хорошему гостю, Мэттью первым делом проговорил искренние комплименты внешнему виду квартиры. За каких-то пару месяцев Николас изрядно постарался, чтобы навести такой уют. (Даже если это был ремонт от предыдущих хозяев, не страшно; значит, Николас верно решил оставить такой привлекательный вид, и это тоже было ему комплиментом).
— Где вы жили раньше? — поинтересовался Мэттью.
Он не очень хотел заводить обыденную тему о работе. Ему было интересно узнать, чем занимался Николас, но… тогда ведь придётся рассказывать о своей деятельности. И пусть Мэттью, опять же, не был какой-то уж известной знаменитостью, обычно людей всё равно повышено интересовали творческие профессии. Сразу начинались вопросы, а мог ли я тебя слышать/видеть, и всё такое в этом духе. Мэттью было странно рассказывать об этом, его смущало такое внимание. Конечно, в родной Англии с этим было попроще — люди даже если и испытывали повышенную заинтересованность, обычно удерживали её в себе из вежливости, но всё же.

Уже с порога Мэттью понимал, что ни капли не жалеет о том, что согласился на предложение Николаса встретиться. И о том, что немного напросился в гости. Вновь появилось необъяснимое чувство чего-то родного, как будто Мэттью прямо должен был здесь оказаться. В этом месте, рядом с Николасом и Цербером. Собака тоже воспринималась, как нечто привычное, хотя, честно говоря, Мэттью вообще впервые в жизни гладил добермана.
Парень не возражал, следуя за Николасом на кухню, чтобы продолжить легко общаться. Даже такое общее знакомство было приятным. В какой-то момент Мэттью поймал себя на мысли, что Николас симпатичен ему гораздо сильнее, чем вообще мог человек, которого знали каких-то десять минут в общей сложности.
Возможно, это была та самая любовь с первого взгляда, которую воспевали дамские романы? Ведь не из ниоткуда придумали этот термин, правда же? Конечно, Мэттью не мог назвать эту симпатию прямо любовью, но… Ему было так удивительно комфортно рядом с Николасом, как будто они знали друг друга много лет. И это чувство только усиливалось со временем.
Николас тем временем рассказывал о своей деятельности, и это Мэттью увлекло. В его больших глазах появилось искреннее восхищение и заинтересованность. Звучало совсем не скучно, очень даже впечатляюще, о чём Мэттью не преминул сообщить. Он собирался было поспрашивать Николаса чуть подробнее о его работе, но в тот момент принял из его рук бокал вина и их пальцы соприкоснулись.
Мэттью замолчал на полуслове, словно резко увидел что-то рядом с Николасом, взгляд его остановился на одной точке. Собственно, так и было. Перед глазами вновь всплыло странное видение, сотканное из ощущений. Мэттью поглотила настолько глубокая любовь, подобной он не ощущал никогда в жизни. Он ощутил невероятную близость с Николасом, и духовную, и физическую.
Ослабевшие пальцы едва не выронили бокал, и несколько выскользнувших капель вина упали на чистый пол. Мэттью ойкнул, перехватывая стеклянную ножку покрепче, и вновь смутился. И от своего поведения, и от того, что только что пережил за пару секунд. Язвительный голосочек в голове, тот самый, что покрывал все странности непробиваемой логикой, тут же не преминул напомнить Мэттью о нескольких месяцах отсутствия каких-либо отношений. И вот, мол, посмотри, к чему это привело — с едва знакомым парнем кроет как.
Мэттью помог хозяину убрать последствия мини-катастрофы. Тот, как истинный британец, делал вид, что ничего страшного или странного не произошло. Мэттью же думал, насколько Николаса хватит до того, как он уверится, что пригласил в дом какого-то сумасшедшего парня. Ему определённо следовало обратиться к психотерапевту.
— Да, я как раз улетал примерно в то время, как ты въезжал, — с радостью переключился на безопасную тему Мэттью.
Через какое-то время парень снова расслабился и с удовольствием направился за стол, немного посмеиваясь над Цербером, так активно требующим внимания. Стереотипно Мэттью полагал, что доберманы не бывают такими добрыми — всё же их выводили для достаточно жестоких целей в своё время. Но этот казался сущим очарованием.
— Я не могу тебе ничего дать, — улыбнулся Мэттью собаке. — Это очень неполезная еда для тебя, поверь.
Откуда же ему было знать, что перед ним был не просто пёс с именем Цербер, а настоящий страж подземного царства, пожирающий заблудшие души. Так что вряд ли от какого-то салатика у него случилось бы несварение. Но Мэттью этого не знал, вот и продолжал себя вести, как с обычной собакой.
Подняв взгляд, Мэттью невольно наткнулся им на те самые цветы, стоящие в прозрачной вазе по центру стола. Казалось бы, обычное дело. Многие люди украшали так своё жилище. Однако Мэттью вдруг показалось это ужасно неправильным. Какой-то лёгкой насмешкой над ним. И в эту же секунду Мэттью словно понял всё. Его перестали волновать все эти странности, он перестал их таковыми даже считать. Поменялось отношение к Николасу, который был и не Николасом вовсе, и это тоже казалось не просто нормальным, а таким, каким должно было быть.
— Только ты мог поставить передо мной медленно умирающие цветы, — проговорил Мэттью с лёгкой улыбкой.
Несмотря на упрёк, голос его был мягок, беззлобен. Но, увы, Николасу стоило подождать ещё какое-то время. Спустя всё те же две секунды на лицо Мэттью вернулся шок от осознания, что он только что проговорил хозяину дома.
— Чёрт, что я… Прости, я просто задумался, прости, пожалуйста, — тут же принялся оправдываться парень. — Я не знаю, что со мной происходит в последнее время. Правда. Обычно я не… сумасшедший.
От последней неловкой фразы Мэттью и сам начал посмеиваться следом за Николасом. Звучало ещё страннее, честно говоря, но оттого и забавнее.
А вместе с тем Мэттью поймал себя на какой-то растерянности. Он понимал, что забыл сейчас что-то очень важное. Что когда говорил эту фразу про цветы он как будто что-то помнил, а теперь потерял эту мысль. Мэттью понимал, что ему очень хочется вновь ощутить то чувство, вспомнить то, что явилось ему, но цветы на столе больше не помогали в этом.
— Нет, я уже закончил институт, — попытался вернуться в вежливую беседу Мэттью, хотя всё ещё и был несколько рассеян. — Я… я музыкант.

Люди именовали Персефону богиней плодородия. Испокон веков она ассоциировалась с пшеницей, зреющей в лучах тёплого солнца. Но, разумеется, как и многое у людей, такое описание было иносказательным.
Пшеница — это пропитание для человека. В давние времена, безо всякого современного оборудования и возможностей, затянувшаяся зима и сильные холода сулили неурожай. А тот, в свою очередь, значил лишь одно — голод и смерть. К слову, даже саму зиму люди нередко ассоциировали со смертью.
Так что возрождение Персефоны на земле олицетворяло не просто весну и приятную погоду, цветение лугов и появление зелёной листвы. Она даровала урожай, а вместе с тем давала возможность выжить. Персефона и была самой жизнью.
И как жизнь, неизменно преследуемая смертью, Персефона все прошедшие тысячелетия провела бок о бок со своим супругом, Аидом.
Не нужно было думать, что бог смерти и богиня жизни были полностью противоположны друг другу и держались вместе лишь потому, что дополняли один другого. Стоило лишь подумать о том, какой суровой была жизнь некоторых, а какой милосердной порой бывала смерть — всё вставало на свои места.
Однако сейчас, в двадцать первом веке, полном несправедливых войн, боли и горя, Персефоне было очень тяжело возродиться. Для неё как будто здесь не было места. Ей откровенно не хватало сил, чтобы окрепнуть. Близость бесконечно любимого мужа немало помогала, но Персефоне требовалось больше времени, чем тому же Аиду или Аресу, чьи силы за последний год взросли десятикратно.
Так что сейчас Мэттью, возрождённая Персефона в человеческом теле, продолжал вести себя, как и полагалось обычному парню. Смущаясь собственных странностей и не понимая, что происходит. Конечно, позже Мэттью всё осознает. Персефона не была какой-то отдельной личностью, что подавила бы его сознание. Он сам был Персефоной, просто позабыл об этом. Божественная сила в нём спала, и потому мозг работал, как обычный, человеческий, не помнящий предыдущих жизней. Но как только сила пробудится окончательно, вместе с ней проснутся и воспоминания, лишь дополняя полученные за прожитые двадцати три года.
— Да, я… — пока же вёл обычный разговор Мэттью. — Если точнее, я певец, но я играю на инструментах. Фортепиано, гитаре и… флейте.
Вместо того, чтобы гордиться своими талантами, Мэттью снова засмущался. Наверное, это черта тоже неизменно преследовала его божественную сущность. По крайней мере, Аид прекрасно знал цену скромности своего супруга.
Мэттью вдруг подумалось о том, что вся эта встреча была какой-то нелепой, причём исключительно из-за него самого. Николас был таким учтивым, вежливым, понимающим, даже каким-то ласковым по отношению к нему. А Мэттью вёл себя настолько нелепо, что сейчас, пожалуй, вызывал у собеседника удивление — и такое чудище умудряется выступать на сцене! (Разумеется, парень не воспринял всерьёз фразу о том, что при Николасе можно было вести себя и странно. Это определённо была сущая вежливость).
— Учитывая количество инструментов у меня дома, на нервах соседей я тоже знатно играю, когда начинаю репетировать, — усмехнулся в ответ Мэттью, в кои-то веки нормально пошутив, а не выдав очередную странную фразочку.
Однако предыдущие сомнения Николасу тоже удалось развеять. Он заставил Мэттью заинтересованно оторваться от тарелки вкусного салата (который гость тоже уже успел похвалить), а потом и удивлённо округлить глаза. Нет, вопрос Николаса был вполне резонным и не таким уж и личным. В том плане, что Мэттью прекрасно понимал его. Он понравился парню, тот решил не тянуть, а сразу показать свои намерения и вообще узнать, стоит ли. Просто… ну, правда, обед был довольно нелепым в глазах Мэттью. Неужели это не заставило Николаса разувериться в собственных симпатиях?
— То есть ты хочешь заполучить шанс встречаться с каким-то сумасшедшим, разливающим вино и упрекающим тебя за цветы на столе?
Мэттью улыбнулся, подшучивая над самим собой, как полагалось англичанину, хоть и всё ещё немного смущался.
— Нет, у меня никого нет, — добавил чуть тише после шуточки он.

Мэттью не мог толком ответить на вопрос, чего он смущается. Вроде бы мозгом понимал, что всего, что у него было, он добился сам, без помощи богатых родителей или спонсоров, без какой-либо удачи. Единственная удача — родиться с красивым тембром голоса, но развивал Мэттью его сам. Упорно учился, пусть это и не вызывало у него проблем. Музыка ему всегда очень нравилась, он ею жил. Однако всё равно каждый раз казалось, будто он хвастается.
— Я только начал, так что не удивительно, — скромно улыбнулся в ответ Мэттью. — Это был мой первый европейский тур.
Снова возникло то же ощущение, будто он похвалялся своими заслугами, и Мэттью чуть неловко замолчал, отпивая глоток вина.
— Честно говоря, это прекрасно, что ты ничего не слышал, — добавил он, усмехнувшись. — Мне бы было вдвойне неловко.
Мэттью снова был искренним в своих рассуждениях. Если не учитывать тот ма-аленький факт, что оба были богами, любящими друг друга сотни лет, то, рассматривая ситуацию со стороны обычных людей, ситуация была бы и впрямь не самой лёгкой.
Николас мог быть как влюблён в творчество Мэттью, что немало путает отношения — ведь не понятно, влюбляются в тебя или в твой сценический образ, так полюбившийся поклоннику. С равной вероятностью Николасу могла и не понравиться музыка собеседника. И, так как это было не просто работой, а чуть ли не смыслом жизни Мэттью, было бы тяжело общаться с тем, кто был на другой волне.
— Но, может быть, я разрешу Церберу послушать кое-что, — проговорил Мэттью, улыбнувшись собаке, тут же поднявшей голову на своё имя. — У меня есть сингл про Аида. Он ведь твой хозяин по мифам?
Это была странная песня. Она разительно отличалась по стилю от других. Конечно, большую часть песен для Мэттью писали композиторы и авторы, но некоторые он сочинял сам. И упомянутый сингл был полностью написан самим Мэттью — и музыка, и стихи. Он написал её совсем недавно, около полугода назад, и честно даже не хотел никому показывать. Почему-то от неё у самого автора мурашки по коже шли. Но менеджер услышал и убедил, что это нужно пустить синглом, что это разойдётся и ещё прогремит по хит-парадам.
Мэттью успел записать сингл до тура, но тот ещё не выпустили в продажу и даже не пустили рекламу, чтобы не перебивать грядущие концерты. Но запись у автора, разумеется, имелась, хотя он и не собирался всерьёз ставить её на обеде. Это было бы страннее всех предыдущих странностей вместе взятых. Мэттью просто пошутил насчёт имени собаки, даже не подозревая, что разговаривает с тем, о ком пелось в его песне.
Они поговорили ещё и ещё. Мэттью успешно переключил тему с себя на работу Николаса, наконец, узнавая подробнее о том, чем горел его собеседник. Это тоже было захватывающе. Николас оказался не менее творческим человеком, пусть и в другой области.
Так что Мэттью однозначно был не против более близкого знакомства и того, что он понравился Николасу. Тот и сам его очень нравился, в чём Мэттью, неизменно смущаясь, всё же признался в ответ.
— У меня вообще такое ощущение, как будто мы не первый раз проводим время вместе, — следом добавил Мэттью, уже немного опьяневший от вина. — У тебя нет такого? Может, мы дружили в детстве, а потом жизнь нас развела?
Он чуть посмеялся от лёгкой шуточки. Хотя чем чёрт не шутит. Мэттью бы не удивился, если бы Николас сейчас воскликнул «точно, мы виделись на пляже карапузами пятнадцать лет назад, как я мог забыть». Но этого не произошло. Николас вполне серьёзно и, между прочим, очень романтично подтвердил, что и у него есть такое чувство. Это заметно понравилось Мэттью. Всегда же было приятно знать, что приятный тебе человек одинаково смотрит с тобой на вещи и находится на одной волне.
— Если только совсем чуть-чуть, — поколебавшись, согласился Мэттью на вино. — Не хотелось бы ко всем моим странностям ещё и опьянеть.
Сейчас он был в том самом идеальном состоянии. Когда ты слегка пьян, расслаблен, смущение не слишком терзает тебя, но при этом ты прекрасно себя контролируешь, язык не заплетается, в голове не шумит что-то неприятное. В силу набирающей обороты профессии Мэттью быстро научился тщательно вымерять дозы алкоголя. Все эти концерты, афтерпати и прочее. Очень уж не хотелось становиться тем, про кого пишут в газетах «разгромил отель, пытаясь убить видимого только ему таракана».
Николас подсел ближе, чему Мэттью и не возражал, а вскоре и вовсе перехватил за руку. Честно, парень уже ожидал того пронзительного, но отчего-то приятного холода, за которым последует необъяснимая вещь. Но в этот раз внутри только что-то покалывало. Как будто алкоголь не позволял нейронам мозга нормально работать (пусть Мэттью и не считал это нормальным).
Видение настигло его ещё чуть позже, гораздо более сильное, чем предыдущее. То, от которого не спас даже алкоголь.
И причиной тому стал тот самый гранат, который Николас положил к прочим закускам в надежде на то, что пробудившаяся Персефона как-то оценит этот жест. Она и оценила, вот только убивать супруга даже в метафорическом смысле не спешила.
Мэттью ощутил во рту этот кисловато-сладкий вкус и снова замер, поражённый глубиной воспоминаний, раскинувшихся в голове. Он вспомнил эту древнюю традицию, связанную с гранатом. Вспомнил тот день, когда они с Аидом решили принадлежать друг другу, связать свои судьбы воедино. И нет, что бы не писали потом люди, Персефона с радостью пошла на этот шаг. Она любила своего будущего мужа. Они оба вкусили этот плод, как сейчас бы обменялись кольцами и клятвами — просто времена были иными. И с тех пор они не расставались, пусть и возрождались в разных телах, в разные времена и с разными новыми традициями.
— Это был лучший день в моей жизни, — проговорил Мэттью. — Я ни разу не пожалел об этом. И я не хочу забывать его, никогда.
Он повернул голову, оторвав застывший взгляд от яркого граната, и посмотрел на Николаса так, как смотрела только его супруга. С бесконечной любовью, пониманием, уважением и нежностью, не угасающей даже за тысячи лет.
— Поцелуй меня, — попросил Мэттью с явной надеждой.
Он скучал по своему мужу, он так хотел, чтобы сила не угасла вновь. Хотел полноценно вернуться в объятия Аида и прожить с ним ещё одну жизнь. Но Персефона ещё не окрепла. Сильные воспоминания сотворили всплеск силы, но эта волна начала откатываться, оставляя Мэттью в растерянности от произнесённых им слов, кажущихся теперь такими пафосными, и в смущении от столь открытой просьбы, сорвавшейся с его губ.

Первый поцелуй вышел совсем не таким, как его представлял Мэттью. Да и в целом, каким обычно бывали первые шажочки навстречу друг другу.
С одной стороны, Мэттью ощущал эту лёгкую влюблённость, присущую первому свиданию. С другой стороны, он всё ещё пребывал в растерянности от вернувшегося ощущения, что он забыл что-то важное. Это чувство было сильнее всего прочего, не позволяя в полной мере насладиться поцелуем и забыться их импровизированным спонтанным свиданием, переросшим из простого, казалось бы, обеда.
Да и Николас… Возможно, Мэттью казалось после всех произошедших странностей, но Николас целовал его совсем не так, как обычно целуют едва знакомого человека. Никакой осторожности, робкой нежности или неуверенности. Как будто они и это делали не в первый раз. Николас положил ладонь на щёку партнёра, словно был уже глубоко влюблён.
Ещё до того, как странные для Мэттью слова слетели с губ Николаса, первый подумал — могло ли случиться такое, что он действительно забыл об их отношениях? Какая-то избирательная амнезия, о которой никто вокруг не говорил? Даже мысленно это звучало, как бред, но разве всё происходящее на обеде, да и на первой с Николасом встрече, было нормальным? Все эти непонятные фразы, слетавшие с языка, всё поведение Николаса, как будто указывающее на то, что он по-настоящему знал Мэттью, и знал давно.
Сосредоточиться на приятных ощущениях Мэттью толком не смог, слишком много мыслей витало в голове. А потом ещё эта фраза: «Возвращайся ко мне». Она вызывала так много эмоций, Мэттью чуть ли не расплакаться захотелось — и от этих чувств, и от какой-то дурной обиды из-за того, что он не понимал, что происходит.
Наверное, к счастью, что Мэттью оставался человеком творческим. То есть, не склонным к сухой логике и прагматизму. А потому он невольно рассматривал не только напрашивающийся вариант, что сходит с ума, но и какие-то сверхъестественные вещи.
— Кто ты? — тихо поинтересовался Мэттью, глядя на Николаса взглядом, полным необъяснимой надежды.
Почему-то казалось, что Николас знает что-то, недоступное Мэттью. Что он может объяснить всё, что происходило сейчас, закрыть все эти дыры в памяти и понимании.
— Всё это так странно, — проговорил парень, не отводя взгляда от Николаса, словно пытаясь уловить на его лице отгадку. — Ты можешь подумать, что я сумасшедший, но почему-то мне кажется, что не подумаешь.
По выражению Николаса Мэттью только убедился в своей догадке. Парень испытывал многое, но среди всех этих эмоций совершенно точно не было удивления, присущего человеку, которому говорят в лицо какой-то бред. Да и предыдущее отношение Николаса подтверждало версию Мэттью. Нормальный человек, услышав все эти фразы, слетающие с губ Джонса против его воли, точно бы решил, что парень псих. Николас только легко посмеялся. Очень понимающе посмеялся, надо признать.
— Я как будто забыл что-то важное, что-то связанное с тобой. Так кто ты? — повторил Мэттью, испытывая некоторое отчаяние.
Человеческое сознание ещё пыталось брыкаться, пыталось объяснить необъяснимое. Нашёптывало Мэттью о том, что Николас сам был психом, что он добавил в вино какой-то наркотик, путавший его разум. Но как это объясняло их первую встречу на улице? Эти видения, которые Мэттью наблюдал безо всякого вина и вмешательства со стороны?

Пожалуй, возроди Мэттью память полностью, он был бы благодарен Николасу за то, что тот не поведал ему всей правды. Каким бы творческим парень ни был, поверить в то, что ты бог, как и твой собеседник — невозможно. Скорее, Мэттью бы отреагировал скептично, да ещё бы и попытался уйти поскорее от странного собеседника. Ведь одно дело говорить нелепые вещи и ощущать нечто необычное, и совсем другое — услышать, что ты ни много, ни мало бог. Какой именно при этом — дело вторичное.
Николас повёл себя мудро, намекнув на то, что Мэттью ощущает всё это не просто так. Дав ему понять, что действительно есть что-то, что вскоре откроется ему, но что именно — это Мэттью должен был понять сам.
Фраза и правда звучала странно сама по себе. Для человеческого сознания Мэттью, он словно в фантастический фильм попал вроде Гарри Поттера или Хроник Нарнии. Когда смотришь их, взрослым мозгом думаешь — ну кто на такое поведётся, кроме детей. А теперь Мэттью сидел и странно верил Николасу, что, да, скоро он узнает что-то важное, чуть ли не такое же волшебное и непостижимое.
— Да, — кратко согласился Мэттью на вопрос Николаса о поцелуе.
Пусть мысли его витали сейчас не вокруг их начинающихся (как казалось человеческой сущности) отношений, Николас всё равно нравился. И Мэттью хотелось быть ближе к нему и сознательно, и подсознательно. Он даже не рассматривал вариант уйти из этой квартиры, позабыв про странные вещи навсегда. Так, как делали и главные герои только что вспоминаемых фантастических саг — махнув рукой на логику и безопасность.
Николас же внезапно мягкими движениями вынудил Мэттью развернуться. Последний удивился, но послушался, прикрыв глаза и слушая, как заворожённый, приятный голос парня, звучащий прямо над ухом.
Наверное, это тоже было бы нелепо, если бы Мэттью вновь не ощутил приятного покалывания внутри. Словно в душе пробуждались маленькие искорки, разбегаясь по всему организму. Перед глазами так и вставали картины, видения из снов. То самое мрачное место, которое Мэттью уже видел, которое, невзирая на внешнее нелицеприятие, не вызывало у него отторжения. Напротив, Мэттью вновь ощутил себя, как дома.
— Я хочу вернуться туда, — прошептал Мэттью, не открывая глаз. — Нам нужно вернуться домой, милый…
Воспоминания, как вспышки фейерверков, то ярко сияли, то угасали, и сам Мэттью оставался в каком-то пограничном состоянии. Он вроде бы оставался самим собой, человеком, но чётко осознавал, что Николас его любимый муж, и сейчас они находятся не там, где должны. Что их дом не здесь и что в том самом доме сейчас происходит то, чего не должно было. И всё это из-за того, что люди на земле буквально сошли с ума и творят чёрт-де что.
Николас вновь мягко развернул его и прикоснулся поцелуем. Теперь Мэттью смог в полной мере насладиться им и ответить с той же любовью, неподобающей суткам знакомства. Но сейчас, в этом состоянии, он прекрасно знал, что любит Николаса, что знает его, пусть и вся память не восстановилась окончательно.
Когда поцелуй завершился, Мэттью открыл глаза и улыбнулся Николасу. Удивления больше не было, как и смущения после очередной странной для человека фразы. Мэттью явно не вернулся окончательно, но кое-что ему открылось.
— Я тебя знаю, — забавно проговорил он, улыбнувшись. — Ты мой муж.
Пожалуй, это было самое нелепое и смешное состояние при возвращении, пограничное. Когда бог ещё не пробудился окончательно, но и человеком он уже быть перестал. Мэттью не помнил, что перед ним именно Аид, а он сам именно Персефона, но его глубокая любовь к супругу вспомнилась и не уходила. И это была не просто мысль «а не люблю я его часом», это была уверенность в том, что Мэттью произнёс. Ему даже не казалось, что он произносит странные вещи, ведь… Николас и правда был его мужем, Мэттью был в этом уверен, хоть и не смог бы пояснить почему, если бы его спросили.

Всё ещё оставаясь человеком, Мэттью и сам пропускал мысли о том, как вообще можно было забыть собственного мужа. Того, кого он так сильно и давно любил. Это не укладывалось в голове, в человеческом ещё сознании. И помогало только одно крохотное понимание — Мэттью знал, что это не все знания, которые должны перед ним открыться. Что-то берегло его мозг, готовило к большим открытиям, так что оставалось только ждать.
— Я ничего про нас не помню, — признался Мэттью, подсознательно желая быть честным с Николасом даже в мелочах. — Но чувствую, как сильно люблю тебя, и то, что тоже скучал по тебе. Жаль не помню почему…
Он охотно обнял Николаса в ответ, ведь это был его муж. Сразу стало понятно, почему Николас так смотрел на него, целовал так по-особенному. Пытался сдержаться, но они слишком сильно любили друг друга, чтобы это стало возможным. И это Николас был терпеливым. Мэттью уже сейчас был уверен, что в обратной ситуации, вывалил бы на него свои чувства напрямик, не в силах сдерживать их в себе.
— Не думаю, что я бы ушёл, даже если бы не вспомнил о тебе, — смущённо улыбнулся Мэттью, прижимаясь к высокому парню.
Он прижался ухом куда-то к ключице Николаса и прикрыл глаза, слушая этот учащённый ритм влюблённого и обрадованного сердца. Человеческое ещё пыталось взять своё. Вновь выскочила мысль о том, что Мэттью просто пьян. Иначе откуда в нём взялась эта шальная уверенность в том, что рядом с ним его супруг? При этом Мэттью не помнил их вместе до вчерашней встречи. Но та самая уверенность была сильнее человеческих сомнений.
Вот оно, то, о чём говорил Николас. То, что Мэттью должен был постепенно вспомнить. И он хотел это вспомнить, хотел, чтобы память вернулась побыстрее, не жалея себя. Вот же, он был совершенно готов ко всем знаниям, разве нет?
— Почему я забыл о тебе? — спросил, снедаемый этим нетерпением Мэттью.
Он поднял взгляд, продолжая прижиматься к такому уже родному телу. Было странное чувство, будто раньше ощущения были чуточку иначе. Как будто Мэттью знал Николаса немного другим, а потом они долго не виделись, и он изменился. Однако Мэттью всё равно испытывал тот ни с чем несравнимый уют, когда прячешься в объятиях любимого.
Мысли снова немного заметались. Мэттью ведь отлично помнил всю свою жизнь. Не было такого, что вот он помнит первый курс института, а потом сразу выпускной, например, куда можно было вписать несколько лет совместной жизни с Николасом. Человеческий мозг не сразу допустил мысль о том, что они могли быть вместе совсем не в этой жизни.
— И почему я чувствую, как ты убиваешь растение, которое я тебе подарил? — отчего-то развеселился Мэттью.
Он усмехнулся, хотя память его не продвинулась ни на сантиметр дальше. Просто… наверное, это была некоторая защитная реакция. Мэттью внезапно осознал, что чувствует жизнь. По-другому и не скажешь и не опишешь. И в этой просторной квартире помимо них двоих и Цербера были только откровенно умирающие срезанные цветы и комнатное растение в горшке. И Мэттью ощущал, что это именно он поддерживает в них жизнь.
А вместе с тем ощущал, как наперекор влияет на них аура или что это там было у Николаса. Уйди Мэттью из квартиры и растения погибнут. И эта уверенность в том, что он, простой лондонский мальчик, умел оживлять растения изрядно повеселила его.
— Боже, какое сумасшествие, я как будто обдолбался, — пробормотал, всё ещё посмеиваясь, Мэттью. — Хотя я уверен, что скоро пойму, что это не так… Поцелуй меня ещё раз, не хочу даже думать об этом.
Да, воистину пограничное состояние было самым забавным. Персефона не зря пробудила первыми воспоминания о супруге и их любви. Они заметно защищали не готовое ещё сознание человека ко всем прочим знаниям. Мэттью посмеивался, улыбался и… просто любил своего мужа, смиренно принимая, что это не все странности, которые сегодня и в ближайшие дни произойдут.

Мэттью ощущал себя, будто он попал в тайную комнату в собственном доме. Жил себе, жил, и, казалось бы, каждый уголок ему был знаком и известен, и тут наткнулся на спрятанную дверь. Вошёл внутрь и обнаружил небольшую комнатку, за которой тянулся бесконечный коридор с множеством других дверей. Идти дальше — страшновато, да и в той комнате, где сейчас находился Мэттью, было жутко интересно. Так что прежде, чем двинуться дальше, по коридору собственного разума, Мэттью исследовал то, что ждало его на входе.
Теперь он постоянно улыбался. И от любви к Николасу, и от лёгкой нервозности. Каждая фраза, каждый короткий диалог открывал Мэттью что-то новое. Возвращаясь к сравнению с домом, своими вопросами он словно заглядывал в разные ящики тайной комнаты — а что хранится здесь? Так что теперь, после нелепого разговора о цветах, Мэттью быстро связал это с той странной фразой, произнесённой им же за обедом.
Сразу стало понятно, почему Мэттью упрекнул Николаса в том, что тот поставил на стол срезанные цветы. Они оба знали, что на самом деле мог чувствовать Мэттью. Вот уж, в самом деле, как в фантастическом фильме.
— Я заберу его обратно, — заявил Мэттью про растение в горшке, посматривая на Николаса с не утихающей любовью. — И тебя заберу.
Это заявление заставило улыбнуться ещё шире. Человеческим сознанием Мэттью ещё не забыл, что, по сути, знал Николаса всего несколько часов. Разве он мог себе позволить кому-то, едва знакомому, говорить такое? Но это был не какой-то там неизвестный парень. Это был его, Мэттью, муж. А с ним он мог себе позволить и гораздо большее.
Они вновь поцеловались, и этот поцелуй точно стал тем, к которым привык Аид со своим супругом. Теперь никакие сторонние мысли не отвлекали Мэттью, и он просто позволил себе насладиться их взаимной любовью.
— Ты тоже очень красивый, — с нежной улыбкой проговорил в ответ Мэттью, невольно снизив тон голоса, словно это были их секретики. — До сих пор не понимаю, как я мог тебя забыть. Это же невозможно…
Николас ещё не отстранился достаточно, поэтому был вновь притянут за новым поцелуем. Мэттью откровенно было мало всего, что между ними происходило. Он ощущал ту самую тоску по утраченному времени без мужа, какую чувствовал и Николас. И теперь он просто хотел заполнить её приятными моментами, когда они, наконец, нашли друг друга.
Мэттью немного смутился, когда Николас спросил его о том, чем они займутся дальше. Его улыбка была такой характерной, что других мыслей в голове и возникнуть не могло. Да и Мэттью соскучился и по такому проявлению их любви.
— И как у тебя получается смущать меня из жизни в жизнь? — протянул он, посматривая на Николаса снизу вверх.
Проговорил, и снова вызвал у последнего весёлую усмешку. На открытом в плане эмоций лице Мэттью смущение резко сменилось удивлением, когда он осознал, что только что сказал. Из жизни в жизнь? То есть они были вместе не просто в прошлой жизни, но даже в нескольких? И сколько людей так умели воскрешать воспоминания о прошлом бытие?
— Вау, — забавно выдохнул Мэттью и сам же захихикал.
То ли он сам, то ли его разум, берёгший себя, решили не акцентировать внимание на подобных шокирующих открытиях. Вроде как включалась установка — что же, у меня есть муж, мы с ним прожили вместе несколько жизней, которые я скоро вспомню. Ладно, всякое бывает. И от этого осознания снова становилось смешно.
— Я обещал маме и её мужу заехать на выходных, — поделился Мэттью, как-то очень по-свойски при этом двигаясь в сторону спальной за руку с Николасом. — Даже не представляю, как это будет. Мама, познакомься, это мой муж из прошлой жизни. Нет, мы не принимаем наркотики и даже не пили, честное слово.
Рассмеявшись, Мэттью снова повернулся к супругу, чтобы поцеловать его сквозь улыбку. Хотя краешком сознания всё равно понадеялся вспомнить к выходным как можно больше. Это явно поможет как-то сгладить представление. Не оставит же он Николаса дома. Тот все цветы в округе загубит, Мэттью не мог себе этого позволить.

Отредактировано Matthew Jones (2024-06-09 22:52:08)

У Мэттью и не могло возникнуть неуверенности в появившихся знаниях или недоверия к ним. Это ведь была не просто мысль «а может быть, он мой муж». В голове словно открылось потайное отделение, Мэттью просто вспомнил, что их с Николасом многое связывало, они были вместе очень давно, а в душе проснулась такая сильная любовь, что никаких сомнений и быть не могло. Если любовь с первого взгляда и существовала, то явно не такая. Это было уже какое-то устоявшееся, проверенное сильное чувство. Была уверенность в Николасе, в их отношениях, и многое-многое другое.
Так что остальные детали, добавляющиеся со временем к этой любви, Мэттью уже не волновали. К тому же, они многое объясняли. Вот он и принимал все эти знания, как должное, а сам в основном концентрировался на физических проявлениях их с мужем отношений. Они ведь скучали друг по другу, это было важнее, чем какие-то мистические знания.
— Конечно, я не оставлю Цербера, — улыбнулся Мэттью.
Пусть это и были лёгкие шутки, в голове тут же открылась уверенность, что Николас и Цербер всегда были неразлучны. Что между ними была совершенно особая связь, не как между обычной собакой и хозяином. Пришло и понимание, что Цербер всё осознавал. Слышал их, понимал сказанное, пусть и реагировал не слишком по-человечески, но всё же был не просто животным, живущим на инстинктах.
— Не знаю, это ты мне скажи, — посмеивался Мэттью на шутку про знакомство с родителями и добавил свою: — Судя по всему, явно больше трёх.
Это была отсылка к известным по всему миру правилу трёх свиданий. Мол, они направлялись в спальную, а значит три свидания — три жизни в их случае — прожиты.
Николас продолжал немного смущать, откровенно любуясь супругом и одаривая его комплиментами, которые вызывали неизменно застенчивую улыбку. Кажется, эта черта и впрямь не менялась, сколько бы жизней они вместе не прожили. Даже глубокая, бесконечно сильная любовь не спасала — такое восхищение Николаса всё равно смущало.
— Я тоже люблю тебя, — искренне проговорил в ответ Мэттью.
Сама прелюдия уже давала ему понять, что это знание про давнее замужество, совсем не ложное. Ну не ведут себя так люди на первой встрече, даже если оказываются в одной постели. Они раздевали друг друга совершенно беззастенчиво, и Мэттью как будто бы уже заранее знал, что нравится его партнёру, как и Николас.
И уж точно, если и оставались какие-то микроскопические сомнения, то спустя это сладкое время, проведённое в постели вдвоём, они рассеялись. Было очень хорошо. Их любовь была гармонична, как в духовном, так и в физическом проявлении. Они просто сошлись, как две половинки единого целого, настолько всё было идеально — опять же, совсем не как у людей, знающих друг друга несколько часов.
Отдыхая на груди Николаса, прижимаясь к нему обнажённым телом, Мэттью подсознательно думал о том, как ему жаль, что они не встретились раньше. Он прекрасно помнил все предыдущие отношения, и сейчас они казались ему чертовски неправильными. Становилось даже чуточку противно, хотя Мэттью вместе с тем осознавал, что и у Николаса была своя жизнь до того, как они Вспомнили.
Разумеется, эту тему Мэттью в постели заводить не собирался. Да и, пожалуй, позже они просто будут делать вид, что ничего не было. Но было всё же очень жаль, что память не вернулась раньше. Мэттью не хотелось бы иметь этого «опыта».
Причём это было странное чувство. Обычно ведь, когда начинаешь с кем-то встречаться, да даже выходишь замуж — предыдущие отношения мало волнуют как тебя, так и партнёра. У всех было такое прошлое, без этого никак. Мэттью же испытывал нечто другое. Как будто изменял Николасу, хотя и знать о нём не знал.
— Я хочу выйти за тебя и в этой жизни тоже, — проговорил вместо этого Мэттью, поглаживая подтянутый живот Николаса. — Мне нравится идея носить кольца, как символ брака. Я понятия не имею, почему говорю сейчас, как человек, которому лет триста, но с этим я уже смирился.
Он улыбнулся, поднимая голову, чтобы снова поцеловать Николаса и вновь же оказаться в его таких особенных объятиях. Одного раза для них явно было недостаточно, чтобы насытиться друг другом после столь долгой разлуки.

Помимо всепоглощающего чувства любви Мэттью испытывал ещё одно, не менее прекрасное. Рядом с Николасом он ощущал себя как будто завершённым, целым. Словно всю жизнь до этой поистине роковой встречи Мэттью чего-то не хватало, чего-то очень важного. И не спасало то, что парень занимался тем, что ему нравилось, и что добился определённого успеха в музыкальной сфере. У него была прекрасная семья, верные друзья, уютное жильё, да и в целом в жизни всё было хорошо. Но всё же чего-то постоянно не хватало.
Теперь же, лёжа в объятиях Николаса, Мэттью отчётливо понимал, чего именно. А точнее, кого. Его любимого мужа, их невероятных чувств, что они проносили из жизни в жизнь. Этой уверенности, что ни это существование, ни множество последующих, да ничего вообще на этом свете не сможет изменить того, что супруги испытывали друг к другу.
— Да, делаю, — с улыбкой отозвался Мэттью, хотя и привычно смутился самую малость. — В эти годы даже имею законное на то право.
Пусть он вновь немного пошутил, романтической атмосферы это не испортило. Да и Николас быстро согласился. Хотя мельком Мэттью успел подумать: жаль, они не встретились раньше без памяти друг о друге. Было донельзя мило и приятно испытывать волнение, когда делаешь предложение любимому человеку. Сейчас Мэттью, пусть помнил и не всё, никакой тревоги не ощущал. Он знал, что Николас согласится, потому что они уже были супругами даже безо всяких колец.
Хотя согласие Николаса всё равно прокатилось чем-то особо приятным по сердцу. Так что поцелуи быстро перетекли в нечто большее, в желание доставить друг другу удовольствие, выразить свою любовь таким образом.
После второго захода мысли Мэттью быстро вернулись к этим «свадебным делам», да и Николас, как оказалось, думал о том же. Правда, вопрос его Мэттью воспринял с человеческой точки зрения, так что и ответ его был вполне человеческим. Хотя, если так подумать, Персефона, пробудись она быстрее, могла сказать точно так же.
— Явно после знакомства с родителями, — улыбнулся шире Мэттью. — Иначе это запутает всё ещё сильнее.
За окном уже потихоньку начинало смеркаться, комната погрузилась в приятный полумрак. Оба продолжали лежать очень близко, неторопливо, почти лениво лаская друг друга. Атмосфера казалась какой-то идеальной. И не слишком светло, но ещё и не тёмный вечер. Какое-то промежуточное состояние, как будто специально для них.
— Я, Мэттью Кеннет Джонс, родился в Лондоне семнадцатого декабря тысяча девятьсот девяносто девятого года, — постарался максимально ровно проговорить Мэттью, но не выдержал и снова принялся хихикать. — Но вообще это интересная информация. Во-первых, мне очень нравится думать о том, что я родился почти на стыке даже не столетий, а тысячелетий. Во-вторых, тебе пригодится это для клятвы мне в любви и верности.
Так, с лёгкими шуточками и постоянно прерываясь на нежные поцелуи, парочка продолжила общаться. Мэттью рассказывал о себе. О музыкальной школе и институте, о родном папе (тот умер достаточно давно, чтобы боль уже не терзала парня), о Марке, ведь тот стал частью их семейной жизни несколько лет назад.
— Что ты скажешь на такое, — проговорил Мэттью, прикасаясь очередным лёгким поцелуем к уголку губ мужа. — Я схожу домой переодеться, пока ты выведешь Цербера, а потом мы пойдём куда-нибудь ужинать?

Мэттью понимал нежелание Николаса расставаться ни на минуточку, он и сам испытывал подобное, несмотря на предложение. Чувство, что они не виделись невероятно долго, не отпускало даже после столь нежно проведённого друг с другом времени. Однако в Мэттью всё ещё продолжал говорить человек, для которого было странновато вот так резко начать жить вместе и делать всё вместе, даже переодеваться и гулять с собакой.
Второй же, куда более важной причиной стало простое желание привести мысли в порядок. Мэттью прекрасно себя ощущал рядом с Николасом, но все его мысли были прикованы исключительно к одному-единственному человеку и их чувствам. Хотелось осмыслить немного и остальное, что произошло с ним. Всё же не каждый день узнаёшь о перерождении, бывших-настоящих мужьях и прочих сверхъестественных вещах.
Так что, нацеловавшись и надурачившись, парни ненадолго расстались. Мэттью вернулся в свой «зелёный» дом, чтобы быстро сполоснуться в душе и надеть свежую одежду. Позволил себе даже немножко побыть стильным, хотя обычно вне творческой деятельности предпочитал удобное и практичное, — но всё же на ужин с мужем идёт.
Потом прислонился спиной к стене и прикрыл глаза, решив выдохнуть хоть на минутку от всего непонятного, царящего вокруг. Анализировалось плохо. Мысль о том, что он был богом, никак не могла прийти сама по себе — будучи человеком, Мэттью был абсолютно нормальным в психологическом плане. Так что как-то объяснить происходящее у парня так и не получилось, но хотя бы он «передохнул». Рядом с Николасом постоянно случалось что-то странное, так что эта передышка была не лишней.
Впрочем, та оказалась очень короткой. В тот же миг, когда Мэттью понял, что ничего, собственно, не понимает, мысли радостно вернулись к Николасу. Их любовь он прекрасно понимал. И теперь казалось, что большего и не нужно.
Тоска по мужу, с которым расстались буквально десять минут назад, возобладала, и Мэттью вышел из дома. Он издалека увидел высокую фигуру и чёрного пса рядом, и улыбка вновь вернулась на лицо.
— Привет, — как-то счастливо сказал Мэттью, с ходу потянувшись за новым поцелуем, словно не занимался этим последние несколько часов. — Я готов признать, что это было плохим решением. Я уже соскучился.
Наверное, если бы Цербер умел закатывать глаза, он бы так и сделал. Конечно, грозный страж привык к романтичности Персефоны и тому, как тут же таял в её присутствии Аид, но вряд ли скучал по наблюдению за этой парочкой. Каким бы умным ни был Цербер, он всё равно оставался животным, и понятие счастье в его головушку заложено не было.
Зато ему была близка привязанность к хозяевам, так что отпускать их одних Цербер откровенно не хотел. Суетился у ног, как будто собирался со всеми на ужин. Мэттью пришлось прямо поговорить с собакой (пусть для него пока это было странновато), уверяя, что они вскоре вернутся, обязательно вдвоём. А он пока может заняться охраной квартиры. Конечно, это было не подземное царство, но что Цербер и умел, так это охранять то, что принадлежит хозяевам. Оставалось только надеяться, что никакой грабитель-недотёпа не влезет в хороший район.
До ресторана прошлись пешком. Было приятно прогуляться под руку, продолжая разговаривать обо всём на свете и рассказывая о себе. Теперь в основном говорил Николас, рассказывая о своей семье, прошлом и профессии.
Ужин прошёл всё так же приятно. Мэттью то и дело перехватывал пальцы Николаса своими, как будто не мог прожить и пары минут без тактильного контакта. И это при том, что сели они изначально очень близко друг к другу.
Поздним вечером вернулись, правда Церберу вновь пришлось проводить время в одиночестве. Новоявленная парочка быстро спряталась в спальной.
Мэттью провёл ночь у Николаса, даже не думая сбегать от него к себе. Тоже подумал о том, что нужно было сделать дубликат ключей от своего дома. В конце концов, они поселились совсем близко друг к другу, так что, по крайней мере, в первое время явно будут жить то там, то здесь. Не хотелось портить новое начало их отношений решениями по поводу жилья и очередными переездами. Успеется.
Однако утро началось не очень романтично. Мэттью открыл глаза, нежась в объятиях своего мужа, и тут же поморщился. Голова раскалывалась на части. И, может быть, Мэттью и подумал бы о том, что вчера его всё же споили, только вот человеческого в нём почти и не осталось. Мозг, расслабившись во сне, аккуратно приоткрыл все запертые двери. Персефона пробудилась окончательно.
— Это хоть раз может пройти быстро и безболезненно? — вместо привычного «доброго утра» пробормотал Мэттью, стараясь не двигаться. — Милый, закрой, пожалуйста, шторы. Мозг просто взрывается…