На богов навешивали невероятное количество ярлыков. Причём ложные слухи распускали не только люди, перевиравшие и приукрашивающие истории, но и другие боги. Так про Аида с Персефоной и их любовь только ленивый не говорил. Все жалели несчастную Персефону, приписывали Аиду все грехи мира, мол, украл девушку, насильно заточил в своём безрадостном царстве, что страдает она день ото дня.
Пожалуй, только через несколько возрождений до богов начало доходить, что Персефона вовсе не страдала, раз жизнь за жизнью возвращалась к своему «деспоту». Среди людей же миф о краже богини получил широкое распространение. Было даже нарисовано немало картин на эту тему, над чем извечно посмеивался Аид, изучавший искусство.
Посмеивалась и Персефона, но не над картинами, а всей ситуацией. Доказывать всем, что это не так, она не стремилась. Она наслаждалась тихой и спокойной жизнью с мужем, а что там думали другие — их не волновало.
Впрочем, с тех пор, как Персефона перебралась в царство мёртвых, сплетни о них сошли на нет. Больше не было поводов — их с мужем толком и не видели. Так что вновь все шишки начали сыпаться на Зевса. Уж ему приписывали столько прегрешений, сумасбродств и похождений, книг не хватало, чтобы всё это описать. Тяжело быть главным.
Однако Персефона находила это забавным. Хотя бы потому, что Зевс и Гера были второй божественной парой, сохранявшими отношения из жизни в жизнь. Их чувства были куда ярче и громче, чем у Аида и Персефоны, но всё же они были вместе, пока прочие боги скакали от одного к другому. И, видимо, в перескоках этих обсуждали парочки, не изменявшие собственным сердцам и любви.
Мэттью с лёгкой улыбкой слушал Николаса, поглаживая его тонкие пальцы. Как он и предполагал Арес и Фобос, подпитываясь творящимся в мире, пробудились одними из первых. Вместе с Аидом, разумеется. Возможно, где-то проснулся и Деймос, просто его ещё никто не встретил. А вот обнаруженный Гермес ещё спал. Богу торговли и юношеского озорства было сложно найти подпитку, что раскрыла бы его энергию.
— Арес и Фобос? — заинтересованно посмотрел на мужа Мэттью. — Жутковатая парочка… Хотя они хотя бы характерами сходятся. Как Арес так долго продержался с Афродитой, удивительно. У них же вообще ничего общего.
Да, Персефона с мужем тоже любили сплетничать о других. Правда, делали они это исключительно между собой, не распространяя слухи.
— У них ещё и ребёнок? — удивлённо распахнул глаза Мэттью. — Интересно, какая у него будет сила. А ещё интересно, что бы об этом написали люди, если бы знали.
Он тихо захихикал, хотя и немного поморщился от вернувшейся головной боли. Слишком уж эмоционально отреагировал на новость.
Люди, которые ещё верили в богов, слабо понимали, что они такое. Поэтому в большинстве случаев приписывали богам исключительно человеческие качества. Называли их братьями и сёстрами, родителями и детьми. Так Арес по мифам был отцом Фобоса и Деймоса, Зевс — братом Геры, и так далее. Получалось, что отец женился на родном сыне, да ещё и породил от него ребёнка. Люди бы с ума сошли от такого непонятного инцеста.
Богов же подобное никогда не волновало. У них не было генов, которые могли бы «испортиться» от кровосмешения. Они были чистой энергией, которая могла существовать в человеческом теле и пробуждалась в нём. У них не было понятия родства. Изначально эта энергия, если говорить крайне грубо, и вовсе была одна. Потом разделилась на нескольких «старших богов», и пошло-поехало дальше.
Энергии, сталкиваясь, могли объединиться, породив что-то новое, как произошло с Фобосом, к примеру. Энергия могла дать всплеск самостоятельно, так что миф о том, что Зевс «рожал детей» безо всякого партнёра — вовсе не миф. В общем и целом, не было среди богов именно кровных связей. Вот Мэттью и не удивила парочка Ареса и Фобоса как таковая.
— Мне кажется мой концертный имиджмейкер кто-то из наших, — проговорил Мэттью, когда закончили обсуждать брата Николаса. — И, возможно, его партнёр тоже.
Пока Персефона спала, Мэттью не мог ощущать божественные энергии. Зато теперь, при пробуждении, мог отдалённо вспоминать, что вроде как испытывал нечто подобное. Хотя, возможно, и ошибался. Может, имиджмейкер был просто слишком ярким и эпатажным парнем, вот Мэттью так и подумал о нём.
— Что ты думаешь делать? — на обратном пути поинтересовался Мэттью и снова улыбнулся. — Посмотрим, нужны ли мы остальным богам и сбежим тихонько домой, как всегда? Там, наверное, чёрт знает что творится…

Половой принадлежности у богов, действительно, не было как таковой. Энергия была абсолютно бесполой и, как сейчас модно было говорить, небинарной. Пол определялся исключительно по человеческому телу, в котором пробудилось божество. При этом никого совершенно не смущали такие вещи, как, к примеру, то, что в этот раз Персефона оказалась в мужском теле, а Арес — в женском.
Наверное, это было немного забавно с человеческой точки зрения. По меньшей мере, потому, что для богов главной была, так сказать, душа. То, что внутри, а не текущий образ. Так Аида не волновало, что в этой жизни они с супругом оба оказались мужчинами. В прошлой Аид возродился в женском обличии, в то время как Персефона была в мужском. Это всё было временным, проходящим.
К слову, они, боги, даже не привязывались к подобным воспоминаниям. Даже если совпадало так, что несколько жизней подряд кто-то был мужчиной, его не будет волновать, возродись он женщиной. Он не будет чувствовать себя как-то не так, непривычно, не будет желать изменить этот фактор. Бог останется богом, а телесная оболочка всегда будет вторична.
— Это правда, — поддержал шутку про плохишей Мэттью, прижимаясь к мужу теснее, будто бы обнимая его руку своими. — Я так замуж вышел.
Конечно, он не считал Аида плохим. Но по человеческим законам бог мёртвых априори должен был быть самым мрачным и непримиримым. Разве не мечта девчонок? Это же даже лучше, чем извечно сексуализированные вампиры.
Впрочем, Мэттью и Ареса не считал плохим. Да, война была ему не близка в силу характера и доброты. Но всё же порой и жестокость была необходима, Мэттью это понимал теперь, возродившись окончательно. Хотя текущие войны были слишком уж несправедливыми и откровенно глупыми, но сейчас не об этом.
— Встретимся потом, — чуть отмахнулся Мэттью позже. — Надо сначала с родителями познакомиться и поскорее тебя на мне женить, пока не увели.
Несмотря на продолжающуюся боль и лёгкую тошноту от неё, настроение было хорошим. Персефона проснулась и была рядом с мужем, и теперь просто хотелось насладиться его ничуть не надоедающим обществом. Так что в какой-то момент Мэттью остановился, чтобы потянуться к супругу за очередным поцелуем.
— Ты хочешь оставить его там одного? — протянул он позже, когда заговорили о доме. — Ему там будет одиноко…
Мэттью посмотрел на Николаса своими большими глазками, как обычно делают дети, упрашивая родителей оставить найденного на улице щеночка. Но Персефоне и впрямь было жаль Цербера, пусть он и был грозным стражем их царства. Это раньше, как уже было сказано, некоторые пытались пробраться в Аид, а сейчас никто в его существование не верил. Если кто случайно и попадёт непонятными путями, то тут же канет в Лету (причём в прямом смысле, буквально, а не просто как человеческое выражение).
Но домой вернуться хотелось, хотя бы ненадолго. Персефона волновалась и за то, что происходило там, без их присмотра. Души, обитавшие там или попадающие туда, хоть и были бесплотными, всё равно могли наворотить дел. Те, кто попал недавно, могли затеряться в реках, попасть совсем не туда, куда следовало бы, и в итоге не переродиться или не попасть на Острова Блаженных, местный рай в глазах людей.
Наверное, для многих управление таким царством казалось мрачной работёнкой. Поэтому и возникали сомнения — а точно ли по своей воле такая богиня, как Персефона, попала туда и осталась там? Но ответ был прежним: абсолютно по своей. Персефона любила их с мужем дом. Он был большим и очень разным. Там были как мрачные места, так и полные вполне себе живой природы и цветов. Сила Персефоны помогала людям перерождаться, а душам, исчерпавшим запас своих сил, успокоиться на Островах.

Разумеется, Персефона знала, как на самом деле выглядит Цербер, но любила его в любом обличии, привязавшись к стражу всей своей доброй душой. Что же до душ, пытавшихся пробраться мимо грозного пса… Да, было довольно жестоко уничтожать их за отчаянные попытки выбраться из царства мёртвых. Однако Персефона привыкла к этим порядкам.
В конце концов, кем нужно быть, чтобы, завидев огромного трёхголового пса, заведомо агрессивно настроенного, всё равно упрямо продолжать совершать ошибку? Такие души принесли бы немало проблем. Что бы случилось, если бы они выбрались и оказались там, где им не место? Так что Персефона понимала необходимость и в той жестокости.
— Я и тебя избаловал, — не скрывая, улыбнулся Мэттью, хихикая от лёгкого щипка. — Я ещё помню, каким ты был букой до первой свадьбы.
Аид и впрямь казался нелюдимым до того, как связал свою судьбу с Персефоной. Остальные боги относились к нему нормально, но толком не общались. Аид извечно пропадал в своём царстве, и другие как-то не спешили заглядывать к нему в гости, считая его дом слишком уж мрачным и недружелюбным.
Однако это общее мнение ничуть не испугало Персефону. Они познакомились ближе, и Персефона узнала, каким на самом деле был Аид. Вовсе не злобливым, да и вообще не обладавшим почти никакими чертами из приписываемых ему. А ещё немногим позже Персефона узнала и о том, каким большим было сердце этого, казалось бы, мрачного бога.
К слову, легенда про цветок из мифа про кражу Персефоны как раз-таки не была легендой. Аид и впрямь просил Гею вырастить самый красивый цветок для того, кого уже полюбил. Он знал, как его будущая супруга любила цветы.
Правда, по мифу, Аид таким образом устроил засаду. Дождался, когда Персефона подойдёт к красивому цветку, прилетел на колеснице и украл бедную девушку. (Персефона всегда хихикала на этом моменте, читая человеческие книги — вот же подлец у неё муж, судя по человеческим сказаниям!). На деле же Аид действительно не приближался к месту, где выросло чудесное растение, но совсем по иным причинам. Он знал, как пагубно действуют его силы на всё живое, и не хотел расстраивать Персефону, загубив собственный подарок.
Последняя сочла этот жест очень красивым и заботливым. Она поняла, чьих рук это было творение, и сама нашла Аида. Сама же и отправилась за ним в царство мёртвых, чтобы узнать бога ещё лучше и полюбить ещё сильнее. Вот как-то и получилось, что в итоге Персефона далеко не сразу вернулась из подземного царства — им было слишком хорошо там вдвоём.
— Не знаю, — честно ответил на вопрос о свадьбе Мэттью, вынырнув из приятных воспоминаний об их совместном прошлом. — Твои родители, наверное, хотели бы присутствовать на свадьбе старшего сына?
Самому Мэттью было не принципиально. Он спокойно мог бы выйти за Николаса, просто заключив брак в городской администрации. Его мама бы поняла это. Она сама не устраивала торжества, когда выходила замуж за Марка — Мэттью посидел с ними с кафе уже после заключения брака, поздравил, подарил подарок, да и только, даже друзей не звали. Но у Николаса в этой жизни была довольно большая семья со звучной фамилией. Так что, наверное, небольшое закрытое торжество всё же нужно было устроить.
— Или они уже удовлетворились Уильямом? — улыбнулся Мэттью. — Фобос решил отдуваться за тебя. И женился, и внука заделал.
Вот с кольцами Мэттью согласился. Хотелось найти какие-то Их Кольца. Чтобы что-то откликнулось в душе, чтобы носить постоянно, чувствуя этот символ их вечного брака. Возможно, им стоило бы заказать под себя у ювелира, но это было бы слишком долго. Мэттью, да и Николасу, пожалуй, хотелось побыстрее оказаться в официальном браке.

Мэттью быстро согласился на небольшое торжество в кругу семьи. Мама и Марк будут только рады приехать на свадьбу куда бы то ни было и познакомиться с родителями Николаса. Пожалуй, так было бы даже лучше. Хоть мама будет спокойна, что её единственный ребёнок не влез в какую-то авантюру с очень уж скорым браком.
Поговорили и о легенде, которую Мэттью и Николасу предстояло повторять родителям с обеих сторон. Мэттью не любил врать, тем более своей маме, которую даже после божественного пробуждения не перестал таковой считать. Однако понимал, что это уж точно ложь во благо. Объяснять правду человеку не представлялось возможным.
Мэттью предложил историю про яркое знакомство незадолго до его отъезда на европейский тур. Это объясняло причину, по которой ни он, ни Николас никому друг о друге не рассказывали. Вроде как только-только влюбились и пора было расставаться, так что ещё сами не знали, насколько всё серьёзно.
В разлуке якобы оба поняли, как скучают друг по другу, и Николас тоже сорвался с места, чтобы путешествовать по Европе следом за своим избранником. За этот безумный тур и познакомились ближе, и влюбились сильнее, а по приезде, получается, решили пожениться — настолько сумасшедшими были чувства.
— Жаль ты не перехватил меня из аэропорта, — улыбнулся немного задумчиво Мэттью. — Я уже был у мамы. Странно, не рассказал о тебе. Придётся делать вид, что это дурацкий сюрприз, и приехать с тобой в выходные без предупреждения, зато сразу с новостями о свадьбе. Наверное, так делают в порыве любви?
Он немного похихикал, потому что их с Аидом любовь была уже настолько глубокой, что они и позабыли, какими глупостями могут заниматься влюблённые люди. Впрочем, когда их собственные чувства только зарождались, они тоже особо не чудили. Жили себе уединённо в своём царстве и просто наслаждались друг другом.
Трио вернулись не в квартиру Николаса, а зашли к Мэттью, в соседний дом. На лице Аида тут же появилась любящая и немного ностальгирующая улыбка. Конечно, он не мог сомневаться в том, что его Персефона тут же обзаведётся цветами и растениями. Она даже в царстве мёртвых устраивала «райские уголки», что уж говорить о земной квартире.
Цербер тоже проявил любопытство, покрутив головой в некотором недоумении. Видимо, успел отвыкнуть после аскетизма другого хозяина. Поводил крупным носом и почти тут же чихнул. Запах свежести и лёгкие нотки цветущих растений были для него непривычны. На его посту в Аиде такого точно не было.
С визитом Николаса многочисленные цветы немного приуныли, листья опустились. Едва возродившись, Персефона ещё была слишком слаба, чтобы компенсировать сильную ауру её мужа. Но Мэттью это не волновало. Через пару дней всё в этом доме возродится, пусть и не станет настолько ярким и свежим, как без Аида.
Последний же не преминул напомнить о песне о нём, и Мэттью улыбнулся, прислоняясь виском к плечу супруга. Это и правда было забавно. Не песня, а то, как он наивно вчера вещал о ней самому Аиду, сам того не ведая.
— Я бы предложил тебе сыграть и послушать её вживую, но, прости, меня всё ещё тошнит от головной боли, — чуть виновато проговорил Мэттью, забираясь рукой в карман брюк в поиске телефона.
В гостиной стояло электронное пианино и гитара рядом с ним, парень постоянно тренировался, придумывал что-то новое. Но всё же «живое выступление» Мэттью предпочёл отложить. Музыка, хоть и была его страстью, всё равно напрягала мозг, а тот и без того ещё не до конца переварил огромный океан полученной информации.
Найдя нужный трек, Мэттью подключился к колонкам (разумеется, у музыканта была прекрасная стереосистема), а сам сел с мужем на диван, продолжая прижиматься к нему и немного прикрыв глаза. Музыка была лиричной, даже приятной в таком состоянии, так что не раздражала. Мэттью и сам слушал собственный трек, как будто в первый раз. Ведь до этого он не помнил, кем на самом деле был.
Изначально песня должна была быть про одиночество, меняющее человека, про ожидания и соответствие им. Там был текст и про царство теней, которое на тот момент аллегорично отражало внутренний мир человека, никем не понимаемого. Однако, чем больше всплывало идей в голове Мэттью, тем больше что-то волновалось в душе.
Теперь-то он понимал, что Персефона даже сквозь сон так скучала по своему мужу, так переживала за него, блуждающего по этому миру в одиночестве в поисках своей жены, что на секунду пробудилась, повлияв на текст песни. Имя Аида настолько гармонично легло в одну строку, что Мэттью переделал часть песни, внезапно представив себе (как ему тогда казалось) правителя царства мёртвых в ином свете.
В итоге песня стала довольно абстрактной и двоякой. Люди видели в образах, пропеваемых Мэттью, что-то своё — и про глубокую любовь «никем не понятого и не признанного» Аида, и про свободу быть самим собой рядом с правильным человеком, и идеи на тему «искал медь, нашёл золото» в том, от кого вообще не ждал. Но сам Аид и Персефона прекрасно слышали эту тоску по мужу, эту любовь, которую последняя вложила в слова песни.
— Я ещё сделаю тебя популярным, — улыбнулся Мэттью в лёгкой шутке, когда песня закончилась.

Мэттью и сам понимал, что их легенда, состряпанная на скорую руку, была донельзя нелепой и странноватой. По меньшей мере, его мама, будучи в крайне доверительных отношениях с сыном, точно сильно удивится. Но другой у них не было. Оставался только менее удачный вариант, сказать правду. О том, что познакомились они буквально сразу после встречи Мэттью с матерью, да так полюбили друг друга, что и суток не прошло — решили пожениться. Звучало, честно говоря, ещё хуже, чем рассказать людям полную правду.
— Мама вряд ли, — улыбаясь, проговорил Мэттью. — Она всегда поддерживала меня. Максимум, спросит аккуратно, уверен ли я. А вот Марк… Он мой друг и, что ещё важнее, адвокат. Он явно обеспокоится.
Конечно, Мэттью не хотел расстраивать Марка, пусть и не считал его своим отчимом в силу возраста. Но всё же с ним было попроще. Как раз потому, что он не был отчимом, а Мэттью уже был совершеннолетним.
В целом, при подходе к дому Мэттью успокоился и перестал волноваться насчёт грядущего знакомства с родителями. Во-первых, потому что мама быстро увидит, какими влюблёнными взглядами обмениваются её сын и его избранник. Женщины частенько очень хорошо разбирались в искренности чувств. А во-вторых, бывало и хуже.
— Помнишь, как мой отец прогнал тебя из дома и даже хотел спустить собак? — хихикнул Мэттью, припоминая одну из предыдущих жизней, где их угораздило возродиться в телах людей разного сословия.
Тогда, конечно, было не смешно. Персефона проснулась и любила, но ей попросту никто бы не одобрил брак со столь неподходящей партией. Аида и близко не подпускали после того дерзкого случая к богатому дому. Благо, сейчас на дворе стоял двадцать первый век, и традиции поменялись. Не везде, но в Англии, где они возродились, никто даже не удивится браку Николаса с его именитой фамилией и Мэттью, парня из самой простой семьи.
Потом оба сидели в доме на диване, Цербер лежал на ковре у ног, как будто тоже слушал песню про своего хозяина. Мэттью всё же жалел, что не мог физически сесть сейчас за пианино. Запись была красивой, но ведь вылизанной, технически обработанной, подправленной. В ней не было чувств и той искренности, с которой Мэттью мог бы спеть своему мужу композицию, посвящённую именно ему.
— Я очень скучал по тебе, — признался он, когда Николас оценил песню, и нежно ответил на поцелуй, подняв лицо.
Тогда, конечно, Мэттью не осознавал, с чего вдруг в его душе поднимается такая тоска, такое стремление к чему-то… кому-то, пока сочинял эту песню. Сейчас же помнил, как пытался вырваться сознанием Персефоны, чтобы муж не страдал без него слишком долго.
— Я имел в виду, что сделаю популярным Аида, — улыбнулся Мэттью, вворачиваясь обратно в объятия мужа. — Не только же им сексуализировать образ Ареса где ни попадя. Но ты можешь говорить, что это про тебя.
Было немного странно говорить про собственного мужа, как про какого-то персонажа. Но для людей, как они оба знали, Аид и был персонажем, притом мифическим. Люди давно не верили в древнегреческих богов.
— Тебе бы поесть, — заботливо проговорил в какой-то момент Мэттью. — Пойдём, прогуляемся до кафе. Я вчера так ничего и не купил, всё думал о тебе и о том, что я сумасшедший.
Сам Мэттью есть не очень хотел из-за пресловутой тошноты, но с удовольствием выпил бы зелёный чай или кофе.

Мэттью волновался, но не из-за лжи, как таковой. В их случае ничего не могло пойти совсем уж не так. Родители их не разлучат, даже если будут против поспешного с их точки зрения брака. Да никто в этой и последующих жизнях их не разлучит, и это было самым важным. Однако Персефона всегда была доброй. Она не хотела, чтобы близким людям было не комфортно, чтобы они испытывали даже крохотный негатив. Потому и переживала немного.
— Абсолютно точно «да», — мягко рассмеялся Мэттью на предположение о брачном контракте, в последнее время распространённом среди людей.
Пожалуй, у Марка глаза бы на лоб полезли, если бы эта и без того странная парочка заявила бы, что никакого контракта составлять не собираются. Николас явно обладал богатым наследством, Мэттью был активно набирающим популярность певцом. Им явно было чем дорожить и что беречь в глазах человека. Только вот этим двоим земные богатства были и не нужны. С ними, конечно, они могли жить более комфортно, но рано или поздно оба вернутся в настоящий дом. А там, как известно, деньги уже были ни к чему.
Мэттью тоже с лёгкой улыбкой блуждал воспоминаниями по другим прошлым жизням. Нет, определённо сейчас, в современности, всё было гораздо удобнее и проще. Он тоже помнил ту жуткую жизнь, где его — тогда её — приняли в невежестве за ведьму. Быть сожжённым на костре страсть как не хотелось. Конечно, Персефона бы не умерла насовсем. Напротив, она перенеслась бы домой (что было отчасти забавно). Но всё же сгорать заживо было чертовски больно, бог ты или нет.
Ещё пару дней Мэттью и Николас провели в компании друг друга, не разлучаясь ни на минутку. Они много разговаривали, любили друг друга и просто уютно молчали в обнимку. Мэттью вновь был счастлив. Он уже и позабыл, какого это, просыпаться, видеть рядом своего мужа и просто чувствовать счастье, не утихающее ни на миг.
К выходным человеческое тело окончательно пришло в себя, головная боль ушла и больше не беспокоила Мэттью. Но то самое волнение от желания, чтобы знакомство прошло максимально комфортно для обеих сторон, вернулось. А следом пришло и лёгкое смущение от очень приятных слов Николаса.
— Я люблю тебя, — немного невпопад ответил Мэттью, приподнимаясь, чтобы поцеловать супруга ещё разочек перед выходом.
Мэттью позвонил маме, сообщил, что скоро приедет, и что у него есть важные новости. Благо, мама подумала, что это касается работы — какой-нибудь новый контракт или место в хит-параде. Было бы совсем неловко, если бы она решила, что Мэттью, к примеру, вновь сошёлся с Эдди. Впрочем, сообщать, в чём именно заключается новость по телефону Мэттью не стал в любом случае. Скоро они увидятся лично.
— Прости, милый, но будет совсем странно приходить в гости и с будущим мужем, и с собакой, — чуть виновато проговорил Церберу Мэттью, ласково потрепав длинные уши. — Так что придётся тебе посидеть тут и посторожить дом.
Конечно, выбора у стража царства мёртвых не было, как и любой другой собаки. Хозяева были и у столь грозного пса, как он. Однако всё время, что Николас и Мэттью собирались, Цербер не переставал ворчать, очень ярко показывая, как ему не нравится вся эта идея. Человеческая, между прочим, идея. В первые свои жизни никто ни с кем не знакомился. Просто Персефона перебралась в их «холостяцкое царство» и дело с концом.
— Какой же ты у меня красивый, — улыбнулся Мэттью, когда Николас предстал перед ним после критичного осмотра гардероба.
Он всегда очень стильно одевался, Мэттью это тоже в нём нравилось. А в этой жизни ещё и с фигурой повезло — такой высокий, стройный парень. Мэттью нравилось им любоваться, пусть они и любили уж явно не за внешность, которая жизнь от жизни менялась.
Взяв такси, парочка быстро добралась до дома Джонсов. Мэттью позвонил в дверь и взволнованно перехватил Николаса за руку. Что-то стало особенно нервозно.
Открыла дверь мама, сразу с широкой улыбкой, ожидая сына. Увидев рядом с оным ещё одного парня, в таких же больших, как и у Мэттью, глазах мелькнуло удивление. Однако не было ни недоверия, ни недовольства насчёт гостя, о котором не предупредили. Мама была не менее добродушной, чем и её отпрыск.
— Мам, это Николас, — представил Мэттью мужа, а затем наоборот: — Это моя мама, Оливия.
— Приятно познакомиться, Николас, — вновь улыбнулась мама. — Проходите.

Встреча проходила вполне себе неплохо, так что Мэттью в какой-то момент расслабился. Мама и Марк вели себя гостеприимно, задавали какие-то обыденные вопросы, явно пытаясь просто узнать Николаса получше, а не выпытать из него что-то непотребное. Конечно, в основном любопытствовала мама. Всё же, пусть Мэттью и жил уже самостоятельно, он всё равно оставался её ребёнком.
Однако Николас был очарователен. И нет, он не строил из себя кого-то совершенно другого. Разве что чуть-чуть подстраивался под общение с родителями. Но в этом смысле и Мэттью тоже немножечко привирал, например, когда рассказывал вымышленную историю их знакомства. В которую, к слову, и мама, и Марк легко поверили.
Когда все собрались за столом, Марк оставался более сдержанным, как будто принял решение придерживаться нейтралитета. В конце концов, он понимал, что его мнение тут излишне, пусть он и был законным мужем Оливии. В глазах же мамы явно появилось какое-то особенное тепло, когда она смотрела на милую парочку, подмечая все их взгляды, лёгкие прикосновения друг к другу. Женщины всегда были более чуткими, подмечая искреннюю любовь.
— Вообще-то, это не все новости, — проговорил позже Мэттью, улыбнувшись партнёру так по-особенному, что, пожалуй, Оливия по одной только этой улыбке сделала верные выводы. — Мы с Николасом решили пожениться.
Вот тут родители не смогли скрыть своего удивления за британской вежливостью. Даже мама, пусть уже и явно одобряла выбор сына, выглядела немного шокировано. Они ведь только что слышали историю знакомства, в которой прозвучал очень маленький срок с момента первой их встречи. Так что Оливия явно не ожидала такого стремительного хода событий.
— О, простите, это было просто слишком неожиданно, — через пару секунд неловкого молчания подала голос Оливия. — Поздравляем вас!
— Спасибо, — улыбнулся Мэттью, вновь переглянувшись с партнёром. — Мы и сами, честно говоря, не ожидали, но… зачем ждать, он — мой единственный.
На лице проявилось лёгкое смущение от такого признания при других людях, пусть это и были родственники. Просто для Мэттью это были куда более глубокие слова, чем миленькое человеческое признание в любви. Николас действительно был его единственным, на все времена, на все жизни, и это единение с ним Мэттью не променял бы ни на что на свете.
Для мамы, конечно, это прозвучало просто очень романтично. Но всё же она решила действительно поддержать выбор сына. Тот вырос осознанным человеком, никогда не творил глупостей и не влезал в неприятности. Мама всё равно беспокоилась за него, но такова уж была родительская доля. Однако в разумность Мэттью она верила. Если он заявлял об уверенности в Николасе, Оливия тоже решила быть уверена в их чувствах, пусть и знала партнёра сына всего час.
Она поднялась из-за стола, чтобы подойти к сыну и крепко обнять его, повторяя поздравления и то, что она рада за них обоих. Николасу она просто улыбнулась, легко прикасаясь пальцами к его плечу. Всё же их знакомство было очень скорым, чтобы вести себя более открыто и непринуждённо. Впрочем, это уже показывало её отношение к будущему сыну по закону.
— Вы уже решили, когда будет свадьба? — поинтересовался Марк, видимо, чтобы не сидеть совсем уж молча.
— Ещё нет, но мы думали отпраздновать в семейном кругу, — выпуская маму из объятий, отозвался Мэттью. — Вы не будете против приехать в Норфолк?
За время обеда родители уже знали, что Николас не какой-то там просто парень с улицы, а из старого английского рода. Это, к слову, немало успокоило Марка, который всё же пропустил в какой-то момент мысль о том, что этот Николас мог и просто наживаться на набирающем популярность певце. Но после этих историй о происхождении становилось ясно, что кому-кому, а Стрикленду явно не нужны были чужие богатства.
— Конечно, мы приедем, — явно обрадовалась мама.