Мэттью не любил выбираться лишний раз на улицу. И дело было даже не в его генетических особенностях, сделавших тело неподвластным мозговым импульсам — иначе говоря, ограниченных возможностях здоровья. Конечно, он не мог подолгу ходить и быстро уставал. Это делало Мэттью зависимым от кого-то, кто постоянно должен был быть рядом, толкать его коляску и страховать от частых падений. Мэттью не любил просить о помощи и… даже не зависеть от кого-то, а, скорее, тяготить стороннего человека своими потребностями.
И всё же основной причиной любви к домоседству было не это. Вот уже несколько лет Мэттью жил в чудесной двухэтажной квартире под крышей. Он снимал её вместе с другими двумя художниками, коим был и он сам, и за это время они превратили простенькое жильё в настоящее произведение искусства. Мэттью нравился их дом.
Честно говоря, после родительского огромного и богатого коттеджа Мэттью бы понравилась любая квартира — лишь бы подальше от постоянного отцовского контроля. Но нынешнее жильё парень по праву мог назвать своим домом.
Первый уровень квартиры был жилым — три небольшие комнатки, всего один санузел и просторная гостиная, где частенько собиралось множество ребят, так или иначе относящихся к искусству. Мэттью всегда казалось, что они будто окунались в прошлое, устраивая эдакий клуб художников и прочих творческих деятелей.
На втором этаже — мастерская. Конечно, Мэттью приходилось помогать подниматься по лестнице, не приспособленной для инвалидов, но с этим парень давно смирился. Они часами могли проводить в мастерской, вместе или по одиночке, не спускаясь обратно.
Сегодня же Мэттью пришлось сменить удобную одежду на более модную, привести творческий беспорядок на голове в крайне относительный порядок и всё же выбраться из дома. Потому что сегодня у юного художника была первая его выставка. И даже не совместная с кем-то из известных по Нью-Йорку мастеров, а отдельная, собственная.
Разумеется, соседи и друзья Мэттью — Генри и Кай — собрались вместе с ним в качестве группы поддержки. Мэттью было приятно. Он очень дорожил их дружбой.
Все трое были из разных мест, разных колледжей, но вот судьба распорядилась им встретиться. Кай был на пару лет постарше, он преуспел на поприще художника немного больше. Теперь вот его «догонял» Мэттью. Но, казалось, вся эта разница только больше их сплачивала. Никакой конкуренции, никаких раздоров.
На выставке Мэттью заметно волновался. Каю приходилось возить его, так как пальцы от нервозности совершенно перестали слушаться парня, постоянно дрожали или дёргались, и управлять креслом автоматически не получалось. Но вроде бы всё шло хорошо. По крайней мере, народа было достаточно много для открытия. Многие хотели поговорить с Мэттью, были даже представители какого-то небольшого издания, освещавшего такие события в творческом мире для интересующихся.
Генри, отличавшийся от остальных двух друзей более свободным нравом, периодически приставал к посетителям, рассказывая что-то о картинах, о художнике, да и, в целом, всячески рекламируя происходящее. Мэттью только забавно морщился, слыша его нахальный голосок.
— Не хотите купить её? Лучше вкладывайтесь сейчас. Парень — бриллиант. Совсем скоро вся Америка поймёт это, один-два года, и его картины будут стоить в десятки раз дороже.
На сей раз Генри пристал к какому-то молодому парню, очень элегантному на вид. И очень красивому, как мельком подметил Мэттью, но не стал акцентироваться на этой мысли. Хотя память всё равно заботливо сберегла точёный, интересный профиль незнакомца.
— Генри, не приставай к гостям, — тихо и мелодично проговорил Мэттью, проезжая мимо по широкому проходу.
Он чуть улыбнулся парню, которому пришлось какое-то время терпеть напор Генри. Да и проехал чуть дальше.

Кай прекрасно понимал повышенную нервозность Мэттью. Он и сам когда-то был на его месте, поэтому сейчас без проблем взял на себя роль эдакого куратора. Советовал другу, куда лучше направиться, с кем пообщаться, и помогал даже в мелочах. Мэттью не возражал. Обычно он стремился к большей самостоятельности, ведь не был немощным, но сейчас предпочёл принять дружескую заботу, от которой становилось спокойнее.
Так они неторопливо катались по галерее, пока Кай не наклонился, чтобы рассказать о новоприбывшем посетителе. Мэттью уже успел его заметить. Оно и не мудрено, мужчина был очень высоким и довольно-таки приметным.
Оказалось, гость был тем самым Стриклендом, о знакомстве с которым Кай рассказывал. Мужчина оказал на молодого художника немалое впечатление. А вот Мэттью как-то ещё даже не дошёл до того, чтобы хотя бы посмотреть какие-то фильмы с этим актёром. Возможно, кстати, поэтому и не сильно разволновался от предложения Кая познакомиться.
Больше волнения вызвал спутник Артура — тот самый стильный парень, которому докучал Генри чуть ранее. Мэттью надеялся, что их друг не испортил впечатления от посещения выставки своим нахальством.
— Не знаю, — отозвался тоже тихо Мэттью и улыбнулся: — Но он очень красивый.
С Каем он мог поделиться и этим. Тот тоже предпочитал парней в отношениях. Пусть, конечно, тут предпочтения ограничивались только зрительными образами. Мэттью и не думал знакомиться с кем-то в романтических целях. А у Кая уже был партнёр, и, в отличии от того же Генри, он оставался верным и постоянным в своих чувствах.
Они подошли к Артуру и его спутнику, и первый показался Мэттью очень радушным. Редкость для американской богемы, впрочем, Артур американцем по крови и не был. Художник охотно пожал его руку и невольно перевёл взгляд на того, кого представили Николасом. Тоже, оказывается, Стрикленд.
— Так… вы, получается, ошиблись с галереей, — проговорил Мэттью, чуть улыбаясь, когда прозвучали слова про «показать американское искусство».
Для новичка в этом мире услышанное и правда казалось громким. На какую-то никому неизвестную выставку приехал уже именитый и в Америке, и в Британии актёр, и привёл показать его, Мэттью, скромные картины племяннику в качестве примера местного искусства. Как-то даже не верилось, поэтому и включилась самоирония. Как оказалось, близкая британцам.
— Мне приятно, что вы пришли, — всё равно добавил Мэттью принятую вежливость, как говорил многим гостям, пусть и искренне.
Он пожал руку и Николасу, чуть промахнувшись мимо центра ладони сперва. Но у племянника Стрикленда проблем с координацией движения не было, поэтому он ловко скорректировал это рукопожатие. Это уже немного смутило Мэттью, и сильнее стеснение проявилось, когда Николас присел рядом с его коляской, чтобы поговорить, так сказать, на одном уровне. Мэттью сам мог бы встать, но это было бы, конечно, дольше, и выбирался бы из кресла он при помощи Кая, что, вероятно, вызвало бы дискомфорт Артура и Николаса. Физически здоровые люди часто испытывают это смущение, мол, заставили стоять инвалида.
Впрочем, скоро мысли Мэттью перетекли в другое русло. Николас оказался не просто племянником Стрикленда, решившим посмотреть на картины, а искусствоведом. На секунду Мэттью почти уверился в том, что мужчины действительно перепутали выставки. Но Николас продолжал сидеть напротив и говорить именно с Мэттью.
— Думаю, что нет, — немного тише из-за накатившего волнения проговорил художник, как будто и правда был не уверен, что об этом событии стоит писать.
Параллельно с волнением мозг всё равно продолжал посылать Мэттью сигналы о том, что его собеседник был очень привлекательным парнем. Взгляд невольно скользнул по приятным чертам лица, запоминая их, чтобы, возможно, когда-то отобразить так или иначе на холсте или бумаге. Мэттью не рисовал портреты, но некоторые люди тем или иным образом всё же попадали на его картины.
Немного задумавшись, Мэттью не успел вовремя отреагировать на протянутую визитку, и Кай быстро перенял инициативу. В своих фантазиях Мэттью и позабыл, что друг продолжал стоять чуть позади и слышать все их разговоры.
— Я мог бы и сам, — проговорил он, чуть повернув голову на Кая и приподняв руку, чтобы тот вернул визитку. — Я вроде как написал всё это, наверное, я справлюсь с карточкой.
Мэттью говорил с улыбкой, совершенно не злобливо. Просто напоминал другу в юмористической форме, что гиперопекать его было не нужно. В конце концов, ему такой красивый парень даёт свой номер телефона — когда вообще такое было? Пусть даже их встреча будет исключительно деловой.

Мэттью снова смутился, но поблагодарил за комплимент, произнесённый Артуром. В его голове всё равно не укладывалось, как его могли признать достойным, если следовать аналогии, приведённой Стриклендом. Мэттью не принижал собственного достоинства, видел собственный талант, но всё же по-простому не верилось. Что он в каких-то двадцать три года уже открывал собственную выставку, и им по-настоящему начали интересоваться.
В отличие от многих художников — взять того же Генри, — Мэттью недолго экспериментировал и искал себя в разных стилях. Душу его всегда тянуло выражать собственное я, свои эмоции и переживания на холсте. Мэттью не хотел как-то влиять на общественность, передавать какие-то важные посылы современности. Поэтому на данной выставке большая часть выставленных картин была написала в стиле экспрессионизма.
Также Мэттью не хотел позиционировать себя, как «особенного» художника. В последнее время это становилось всё более популярным. Художник без рук пишет картины ногами. А этот бедолага садится в краску задницей, чтобы хоть так проявить себя. Мэттью не скрывал и не стеснялся своего наследственного недуга, но и выставлять себя таким напоказ не хотел. Это откровенно напоминало цирк уродцев. Мэттью же хотелось, чтобы посетители оценивали не его, а его картины. Не важно, сколько он затратил сил на них, важнее результат.
Ещё и поэтому по галерее Мэттью передвигался на коляске. Так был меньше виден тремор его пальцев и порой хаотичные движения конечностей. Соответственно, меньше вопросов возникало в головах гостей — как этот парень вообще держал кисти.
Буквально отвоевав честно заработанную визитку, Мэттью довольно задорно улыбнулся своему другу в ответ. Конечно, ему хотелось самому взять номер этого красивого парня. Мэттью ведь буквально на подходе к Стриклендам отмечал свою лёгкую симпатию к Николасу, они вместе с Каем похихикали на этот счёт, как мальчишки.
Разумеется, Мэттью и не думал как-то проявлять этой симпатии. Во-первых, это было бы непрофессионально говорить подобные комплименты в рабочей атмосфере. Во-вторых, Мэттью откровенно не думал ни о чём, кроме простого факта — да, парень был красив и нравился ему внешне. А дальше? Дальше — ничего. Они встретятся для разговора об искусстве, пару раз дежурно улыбнутся друг другу и разъедутся по своим делам. Но пока Николас стоял рядом, почему бы и не посмотреть на него лишний раз или вот взять у него визитку.
— Конечно, нет, — отозвался Мэттью, когда Кай решил пригласить Стриклендов к ним домой, чтобы показать Николасу и свои картины.
Напротив, Мэттью даже хотелось, чтобы Николас увидел и то, что написал Кай. Ему казалось, что картины друга непременно понравятся британцу.
Они поговорили ещё, и Мэттью охотно ответил на несколько вопросов о своём творчестве, представленном на этой выставке. Потом же их беседу прервали. Причём, стоило отметить, не слишком приятно. Стрикленды тут же вежливо откланялись, и Мэттью, конечно, не стал их задерживать. Поблагодарил ещё раз за визит, пожелал, чтобы осмотр выставки принёс им удовольствие, и улыбнулся Николасу напоследок.
Мешать гостям продолжить посещение выставки было бы глупо. Хотя Мэттью так и тянуло встать с коляски (уже изрядно поднадоевшей, конечно) и напроситься следом за британцами. Да хоть устроить им персональную экскурсию! Настолько не хотелось сталкиваться с Эдди, решившим, разумеется, посетить первую выставку Мэттью.
С Эдди они познакомились в реабилитационной клинике на групповых физиотерапевтических занятиях. Пусть у Мэттью не было заработанного заболевания или травмы, ему тоже приходилось постоянно заниматься, чтобы улучшить качество своей жизни. Так вот Эдди сперва показался довольно милым парнем, но чем больше Мэттью с ним общался, тем больше он понимал, что они совсем не сходятся.
Во-первых, Эдди был как раз тем, кто любил демонстрировать свою инвалидность и откровенно наживаться на этом, что было Мэттью не близко. Во-вторых, Мэттью понимал, что не хотел с ним отношений. Как и многим другим людям ему была важна физическая близость с тем, в кого влюблён. Учитывая их с Эдди перекликающиеся заболевания, ни о какой близости, кроме, разве что, петтинга, речи идти не могло. Это были бы крайне нелепые попытки двух людей, плохо управляющихся собственными телами.
Так что Мэттью дал понять, что не заинтересован в романтических отношениях. Они могли общаться, как приятели, но не больше. Только Эдди то ли уже успел влюбиться, то ли просто был очень настойчив — не отступил. И теперь буквально терроризировал Мэттью. Вскрывая параллельно ещё одну свою дурную черту. Эдди искренне считал, что у людей с ограничениями по здоровью, не может быть отношений с физически полноценными. И насаждал это мнение всем вокруг. Мэттью, может, частично и верил в это, но не в столь прямой и какой-то даже агрессивной форме.
— Привет, Эдди, — чуть улыбнулся Мэттью, ну очень вежливо, бросая на Кая какой-то умоляющий взгляд, как будто тот мог увезти его из галереи в разгар выставки.

У самого Мэттью тоже не было богатого опыта отношений, но всё же он списывал это на вполне себе юный возраст, нежели на свои особенности здоровья. Да, наверное, ему было труднее вступать в романтические отношения по этой причине. Не каждый физически здоровый человек был готов связать свою жизнь с инвалидом.
Однако были ведь люди, которым это не мешало, тем более, что ни заболевание Мэттью, ни заболевание Эдди не ограничивали их возможности слишком сильно. Оба не нуждались в особом, профессиональном уходе и вполне могли самостоятельно вести быт. Так что Мэттью не понимал этой точки зрения.
Да и почему такие, как они, могли встречаться исключительно с подобными же? Из-за какого-то особенного понимая? Но понимания чего? Мэттью был человеком, точно таким же, как многие другие, с теми же потребностями и чувствами. Что в нём нужно было понимать, чтобы любить его? Что у него руки и ноги дёргаются? Особых мозгов для этого не требовалось.
В силу же возраста Мэттью ещё был довольно подвержен внушению, хотя и уже начинал этому сопротивляться. Ему тоже казалось, что у таких, как он, маловато шансов связать свою жизнь с полноценными по здоровью людьми. Когда есть выбор из миллионов людей Нью-Йорка и других городов и стран, он, Мэттью, был не в выигрышном положении.
Однако крест на себе он не ставил, как Эдди. Да, его отношения со здоровыми людьми также не увенчались успехом. Да, тоже по причине его инвалидности. Но скажите на милость, у скольких процентов людей к двадцати трём годам, в целом, сложились удачные семьи? Кто-то не хотел жить с инвалидом, а кто-то не хотел жить с грязнулей. Кого-то вообще начинали раздражать бытовые мелочи вроде незакрытой зубной пасты, и только из-за этого разрывались отношения. Мэттью старался думать именно так.
Конечно, он не старался найти себе парня исключительно здорового. Это было бы не только нетолерантно, но и как-то особо цинично. Мэттью легко бы влюбился и в другого парня с ограниченными возможностями. Просто не в Эдди. Его характер, взгляды на эту жизнь и прочие детали не позволяли Мэттью думать о нём иначе, чем о просто приятном в общении человеке, с которым хочется разве что делиться мыслями.
— Посетители, арт-блогер, — довольно кратко отозвался Мэттью. — Спасибо.
Честно говоря, этот короткий вопрос кольнул Мэттью изнутри. Как будто у Эдди было хоть какое-то право задавать его, интересоваться тем, с кем ещё общается его знакомый. Мэттью подозревал, что Эдди ревнует его ко всем, с кем художник заводит более-менее плотное общение, и это немало раздражало в душе.
Николас тем временем пару раз обернулся на него, и Мэттью слабо улыбнулся в ответ, перехватив единожды его взгляд. Он тоже невольно посматривал на неторопливые передвижения Артура и его племянника. Те всерьёз рассматривали каждую картину, останавливались, обсуждали её без тени смешливой улыбки. И это бы тоже невероятно льстило художнику, если бы рядом не тёрся отвлекающий фактор.
— Эдди, прости, я не могу тебе устроить персональную экскурсию, сегодня открытие, — проговорил Мэттью и мысленно поругал себя за эти оправдания.
Эдди и правда был довольно славным парнем. Да, не подходящим Мэттью, но это не делало его каким-то плохим. И Мэттью отчего-то ощущал вину за это. И корил себя за то, что не мог просто в лоб сказать человеку, что он не просто не может уделить ему столько времени при других посетителях, но и просто не хочет. Хотя, наверное, этот скандал на открытии выставки был бы и ни к чему.
К счастью, им с Каем даже не пришлось ничего выдумывать. (Мэттью отдельно был благодарен другу, что тот не бросил его в такой момент, ибо в историю про Эдди тоже был посвящён). К художникам подошла сухонькая интеллигентная женщина, извинившись за беспокойство, со своими вопросами. Конечно, Мэттью был рад на них ответить!
В ходе разговора с гостьей, он заметил, что Николас и Артур, перейдя на другую стену, вновь оказались довольно близко. Мэттью посмотрел на первого ровно в тот момент, когда и тот обратил внимание на парня. Почему-то на таком расстоянии это тоже немного смутило, и Мэттью поспешил отвести взгляд, хотя на лице так и отобразилось это стеснение. Вот ведь негодяй! Так и притягивал к себе взгляд. Мэттью никак не мог избавиться от этого назойливого желания посмотреть на Николаса хоть ещё разок.

Мэттью было жаль расстраивать Эдди. Он понимал, что парень был просто влюблён и следовал за своими желаниями. Но Мэттью ничего не чувствовал в ответ и вроде как тоже не был в этом виноват. Не начинать же отношения просто из жалости. Для людей с ограниченными возможностями не было ничего хуже этого.
Благо, долго ощущать ненужную вину не пришлось. Кай удачно вклинился в этот диалог, а следом подошла и гостья. Мэттью, в целом, не лгал, когда заявлял о занятости. В первый день открытия было достаточно посетителей, которым стоило уделить внимание. В конце концов, это был вопрос и рекламы, и финансов. Эдди не купит картину даже после индивидуальной лекции. Пусть расценки Мэттью сейчас были небольшими, парень всё равно не потянет эту бесполезную для него покупку, которая, к тому же, ещё и будет приносить боль.
Однако, когда эта занятость буквально подтвердилась, Мэттью ощутил облегчение. И постарался поменьше думать об Эдди.
Получалось это неплохо — отвлекали и гости, и куратор, и, конечно, один голубоглазый парень с далёких островов. Последний ещё и постоянно улыбался, когда их взгляды пересекались, так, что у Мэттью внутри всё забавно щекотало. Это смущало, но, в целом, ощущение было донельзя приятным.
— Нет! — немного бурнее обычного отреагировал Мэттью на вопрос Кая. — Это было бы странно. Знаешь, как оригинальный способ выпросить хорошую статью о выставке.
Он хихикнул, красочно представив себе это извращение. Инвалид, почти колясочник, соблазняет арт-блогера ради рекламы и последующей славы. Даже звучало смешно, хотя и крайне не толерантно.
— Но он такой… — протянул Мэттью, невольно вновь посмотрев на того, о ком делился впечатлениями с другом. — Не могу перестать смотреть! Он вдохновляет меня.
Наверное, для художников это было высшим признанием. Конечно, они, в силу творческого сознания и другого взгляда на мир, находили красоту где угодно. Но то, что вызывало истинное вдохновение, стояло на особенном месте.
Разумеется, Мэттью не стал говорить о том, что, в целом, не думает, что такой парень, как Николас, согласится на свидание. По крайней мере, не из жалости или не из-за желания не ощущать неловкости при отказе. Кай с этим был категорически не согласен и довольно экспрессивно отзывался о схожем мнении Эдди.
Потом и от этих мыслей отвлекли гости, которые решили приобрести одну из картин. Подошёл и куратор, и они какое-то время обсуждали все эти официальные дела. И Мэттью снова был поражён. Честно говоря, он не думал, что уже в первый день что-то удастся продать. И это удивление возросло многократно, когда к нему вернулись Артур и Николас, и первый тоже изъявил желание приобрести одну картину.
Это было просто невероятным результатом. Мало того, что, в целом, две картины были проданы за первые же часы выставки. Так ещё и этот момент давал неплохой толчок для последующих дней. Вновь прибывшие посетители увидят эти специальные таблички с указанием «продано» и задумаются крепче — если кто-то уже оценил, то, наверное, не зря, и надо торопиться, пока этот художник и впрямь не стал слишком богемным и дорогим.
— Спасибо, — с искренним теплом отозвался Мэттью, улыбаясь Стриклендам. — Я рад, что вы хорошо провели время.
Он тихо рассмеялся, слушая эту шутливую перепалку между дядей и племянником. Как художник, он прекрасно понимал обе стороны. Николас, видевший коллекцию дяди, явно составлял мысленную композицию из сочетающихся полотен. Чтобы была одна какая-то тема или хотя бы несколько перекликающихся. Артур же действовал, скорее, исходя из душевных порывов, что было в порядке вещей, учитывая стиль, в котором писал Мэттью.
Он увидел что-то на картине, что откликалось в душе. Видел что-то своё, особенное, что вызывало чувства, которые Артур хотел бы ощущать каждый раз, когда лицезрел картину у себя дома. И это одно делало его выбор верным.
Чего-то «посоветовать» поэтому не мог и сам Мэттью. Он не знал Артура, его истории, его личности и, уж конечно, уголков его души. В том и была прелесть экспрессионизма, в который был влюблён Мэттью. Он вызывал у людей самые разные эмоции и задевал самые разные струны души. И это делало покупку картины не выгодной или удачно пополнявшей коллекцию, а той, к чему тебя склоняло сердце.
— Могу я поинтересоваться, что больше всего понравилось тебе? — осмелился спросить Мэттью у Николаса.

Мэттью находился как раз в том возрасте, когда собственные убеждения только начинали формировать некий фундамент, но на них всё ещё влияли сторонние мнения. Конечно, парень ещё не думал о романтических отношениях на всю оставшуюся жизнь. Жизнь эта казалась чуть ли не бесконечной в столь юном возрасте. Мэттью просто хотелось любви, этих приятных чувств порхания, особой заботы по отношению друг к другу и всего прочего.
Тем не менее, стереотипы так или иначе останавливали его от первого шага. Наверное, не хотелось обжигаться. Не хотелось убеждаться в мировоззрении Эдди, что мир физически здоровых людей не для таких, как они.
Так что Мэттью постоянно будто балансировал на грани. С одной стороны, он словно тоже подвергался этим стереотипам, что здоровым людям не будет комфортно с ограниченными по возможностям. С другой, Мэттью прекрасно осознавал, что он ничем особым не отличается от прочих людей. Тот же Николас мог подойти с предложением свидания к кому угодно и получить отказ, как и Мэттью, и многие другие люди.
Кай был абсолютно прав в своём возмущении. Что, в конце концов, Мэттью терял? Даже его вдохновение красивым парнем вряд ли угаснет, если тот не захочет встретиться кроме как для делового разговора. А если Мэттью даже не попробует, он никогда и не узнает, как оно могло бы сложиться, если…
Возможно, ему и правда стоило быть посмелее. У здоровых людей по понятным причинам всегда было и будет больше стереотипов относительно инвалидов. К инвалидам частенько относились куда более бережно и осторожно, как будто даже неловкое слово могло их сломать окончательно. И, возможно, Мэттью мог бы снизить градус этих предрассудков, если бы вёл себя так, как и все остальные люди — подходил, знакомился (на что имел полное право!), заводил отношения, как серьёзные, так и лёгкие, просто для взаимного удовольствия на краткий срок.
Пожалуй, единственным отличием таких, как Мэттью, от здоровых людей было одно — их опасений было гораздо больше. Например, Кай мог естественным образом опасаться, что он не будет любим ответно, что попадёт на какого-то мудака, что ему изменят и прочие очевидные вещи. Мэттью тоже этого опасался. Только в довесок ко всему перечисленному добавлялись лёгкие страхи, основанные на жалости — не будут ли тебя жалеть, не будут ли делать что-то исключительно потому, что ты «не такой», не наткнёшься ли ты, в конце концов, на тех, кому извращённо нравилось заботиться о якобы немощном.
— Определённо свидание, — чуть поджав губы, выдохнул Мэттью, без проблем признавая правоту возмущённого Кая. — Ты вообще слышал, как он говорит? Какое тут вообще может быть сравнение?
Они снова похихикали друг с другом, пусть у Мэттью это получилось и несколько нервозно. Всё же признать правоту Кая было попроще, чем набраться сил, чтобы сделать первый шаг навстречу к Николасу. Не факт, что этих сил вообще хватит, и тут даже речь не шла об его инвалидности. Мэттью в целом был парнем довольно застенчивым, чем сильно отличался от прочей когорты молодых художников.
Мэттью на несколько секунд положил свою ладонь на руку Кая, молчаливо благодаря его за такую поддержку. Всё же, несмотря на то, что с Генри им обоим было интересно общаться и проводить время касательно творчества (он был очень эрудированным молодым человеком, несмотря на ветренность характера), в более личном плане Мэттью был, конечно, близок именно Кай. И даже не в силу схожей ориентации. Кай был очень добрым и обладал огромным сердцем по мнению Мэттью, и это их немало роднило.
Потом они общались со Стриклендами, и Мэттью был уже более многословен, так что другу не приходилось отвечать за него. Хотя внутри так и скакала нервозность, как будто парень готовился вот прямо сейчас при всех пригласить Николаса на свидание. Но подгадывать удачный момент — это ведь тоже волнительно!
Николас тем временем очень приятно отзывался о картинах, и Мэттью, честно говоря, понравился его выбор. А если быть ещё честнее, то художник счёл этот выбор хорошим знаком. Как уже было сказано, экспрессионизм позволял Мэттью выражать собственные эмоции, мысли и мировоззрение в тот или иной момент времени к тем или иным событиям. И было бы странновато, если бы Николас, к примеру, предпочёл картины, отображающие злость и бессильную ярость, которую рано или поздно испытывают все инвалиды.
— Ты не мог бы сообщить куратору о «Вдохновении»? — попросил Мэттью Кая о проданной Артуру картине, повернувшись на него.
И надеясь, что друг сможет захватить с собой и самого покупателя тоже.

Мэттью думал о том, чтобы позвонить Николасу позже, но посчитал это худшим вариантом. Во-первых, это было как-то трусливо — проявлять первую симпатию не лично в глаза, а посредством телефонного звонка. Во-вторых, Мэттью опасался, что если он переспит с мыслью о Николасе, он придумает себе ещё тысячу «но», и решимость иссякнет. Ну и, в-третьих, он плохо представлял, как об свидании заявить по телефону.
Так что Мэттью вдохнул-выдохнул и решился. По крайней мере, на то, чтобы отослать Кая и Артура чуть дальше от них. При сторонних слушателях, тем более, дяде Николаса художник ни за что бы не осмелился хоть что-то сказать не по теме.
Ухода Эдди за всеми этими переживаниями Мэттью и впрямь не заметил. Наверное, позже ему будет стыдно по доброте душевной. Но сейчас всё внимание Мэттью было приковано к Николасу, и эта симпатия, кажется, уже стала осязаемой.
Кай мягко увёл Артура, и Мэттью какое-то время ещё просто немного смущённо молчал, пытаясь подобрать какие-то слова. Сердце колотилось, как сумасшедшее, как будто парень готовился войти в ледяную реку, не меньше. Но он никогда не проявлял симпатии вот так сам первым, его можно было понять. А Николас всё ещё был ужасно симпатичным, и как-то опозориться перед ним не хотелось.
В голове тут же появились дурные мысли, вроде того, а вдруг Николас улыбался ему не потому, что художник показался ему тоже в той или иной мере приятным. Вдруг это была британская вежливость или вроде того.
Поэтому в создавшуюся секунду паузы Николас спокойно успел задать свой вопрос первым. И этот вопрос вызвал эдакий Большой взрыв, только в пределах не вселенной, а нейронных связей Мэттью, который моментально разволновался, что его поняли превратно.
— Нет! — эмоционально отозвался он, вновь поднимая на Николаса взгляд. — Это значит… значит, что твой выбор оказался мне близок. И я… решил рискнуть и… сказать тебе, что… если ты не против, я бы предпочёл встретиться с тобой не для делового общения.
Несмотря на страстное желание уверить Николаса в том, что он не сказал ничего эдакого, нормальные слова так и не хотели приходить на ум. Казалось, будто слово «свидание» было каким-то проклятым, и язык отказывался его произносить. Мэттью даже сам ощутил некоторую неловкость от нелепости сказанного, кажется, даже кончики ушей от такого покраснели, как и скулы.
— Наверное, это самое нелепое приглашение на свидание в твоей жизни, — пробормотал парень, смущённо улыбаясь и опуская взгляд.
Он не думал, конечно, что Николас откажет ему исключительно из-за того, что ему предложили личную встречу как-то не так, не теми словами. Поэтому и спокойно посмеивался над самим собой и этим накатившим волнением, видимым невооружённым взглядом. Пожалуй, если так задуматься, то Николасу это даже должно было льстить. Видать, так сильно понравился художнику, что у того язык начал заплетаться от волнения.

Уже по улыбке Николаса, явно умиляющегося такой нелепости, было понятно, что он вовсе не возражает против свидания. Однако Мэттью всё равно с каким-то замиранием ждал, когда прозвучат эти заветные слова. А когда те всё же были произнесены, парень даже не сразу поверил в то, что ему ответили согласием.
На лице всё равно появилась ещё смущённая улыбка, но явно более счастливая. Конечно, такой парень согласился с ним, Мэттью, пойти на свидание! Даже если ни к чему более-менее серьёзному их встречи не приведут, всё равно это уже была победа.
Правда, следом Николас задал ещё один вопрос — вполне себе логичный и напрашивающийся, но Мэттью всё равно растерялся. Он совершенно не думал о том, куда они могут пойти и чем заняться на первом свидании. Хотя бы потом, что не предполагал, что Николас ответит согласием. Надеялся, конечно, но не сильно рассчитывал на это.
— Я так далеко и не загадывал, — рассмеялся честно Мэттью, прижимая руку к груди, утрированно показывая своё волнение.
Принижать себя и говорить Николасу, что не думал, что он скажет «да», Мэттью не стал. Думал, конечно, с равной вероятностью, как и получить отказ. А вот о дальнейших действиях не размышлял, в обоих случаях. Просто не успел. Все силы были потрачены на то, чтобы вообще собраться с силами на предложение.
Тем не менее, сейчас Мэттью решил задуматься на этот счёт. Ему явно стоило облегчить Николасу задачу, хотя бы потому, что тот мог опасаться предлагать что-то. Вдруг это окажется, так сказать, не по силам Мэттью с его особенностями здоровья. Это могло поставить его в неловкое положение. Николас ведь не знал в полной мере, на что был способен его собеседник в плане физических возможностей.
— Что насчёт кафе на Брум-стрит в Нижнем Манхэттене? — предложил Мэттью. — Там отличный чай и обычно достаточно тихо, чтобы пообщаться.
По сути, это была чайхана. Просто множество сортов чая — и китайских, и индийских, и британских, плюс десерты. Это полностью устраивало Мэттью. Он немного стеснялся полноценно есть при малознакомых людях. Зрелище, как ему казалось, было печальным. Но уж с каким-нибудь круассаном он точно справится без особых проблем, да и чай ему могли подать в стакане на вынос — закрытом и с трубочкой.
Дальше Мэттью старался не загадывать, но оттуда можно было и немного прогуляться, например, до Вашингтон-сквера. Ничего примечательного, но они ведь и не на объекты культурного наследия шли смотреть, а разговаривать и узнавать друг друга лучше. Любая прогулка для этого подошла бы. Только, в случае Мэттью, не слишком долгая.
Согласовав день — тут уж всё зависело от планов Николаса, художник был привязан только к вечерам выставки, а в остальное время бездельничал, — Мэттью охотно продиктовал свой номер парню. В конце концов, он его помнил на память, а Николасу явно ничего не мешало его забить в телефон прямо сейчас. Он-то не пользовался голосовым набором.
Потом вернулись Кай и Артур. Первый и так явно задержал старшего Стрикленда какими-то разговорами. За что Мэттью тоже был очень благодарен другу.
Распрощавшись с обоими Стриклендами и обменявшись конкретно с Николасом особыми улыбками, намекавшими о последующей встрече-свидании, Мэттью, наконец, выдохнул. Вот же эмоциональный человек! Всё время рядом с красивым парнем был в напряжении, как оказалось сейчас.
— Я твой должник, — улыбнулся Мэттью, обращаясь к Каю, оставшемуся рядом. — И да, мы идём на свидание.

Конечно, Мэттью тоже предпочёл бы нормально ходить без ограничений, как и все здоровые люди, но, конечно, относился к этому гораздо проще. Хотя бы потому, что обладал этими особенностями с рождения и даже не представлял в полной мере, как двигаются остальные. Мэттью считал, что любой человек испытывает некоторую зависть к другому и всегда находится кто-то, как лучше, так хуже тебя.
Например, такие, как Мэттью, с этой завистью смотрели на обычных здоровых людей и мечтали ходить. А те, в свою очередь, смотрели, к примеру, на танцора, который умел не только ходить, но и мастерски управлять своим телом. Перед танцором этим тоже есть пример для подражания, цель, к которой он стремится — какой-нибудь гуру танца, выжимающий из своего организма всё по максимуму.
Но даже если найти самого лучшего в мире танцора, цепочка не оборвётся, а, скорее всего, замкнётся, превращаясь в петлю. Потому что, вероятно, самый лучший танцор будет завидовать простому человеку, у которого день не начинается с обезболивающего для протестующего таким нагрузкам тела.
Это работало и в обратную сторону. Всегда был кто-то, кому сейчас хуже тебя. Мэттью раньше частенько думал об этом. Он ведь мог родиться и вовсе прикованным к коляске пожизненно. В комплект к этому заболеванию могло пойти ещё какое-то, действующее на психику и умение мыслить, например. И эта цепочка не была замкнута, как восходящая. Но оканчивалась на людях, которые, в целом, не могли бы кому-то позавидовать.
Так что Мэттью был просто благодарен тому, что имел, и понимал, что это совсем не мало. Он даже смог вон пригласить «британского красавчика», как выразился Кай, на свидание. Разве это было не фантастично?
После приятного разговора с Николасом Мэттью вовсе позабыл о своих сомнениях и страхах. Было как-то очевидно, что понравившийся ему парень давал своё согласие не из противной вежливости или жалости. Иначе бы, как минимум, заколебался перед ответом, а не принялся так очаровательно улыбаться. А так казалось, что Николас и сам, возможно, подумывал о том, чтобы как-то познакомиться с художником поближе.
— Когда ты уже успел? — восхищённо отозвался Генри, когда Кай поведал ему главную новость вечера.
Он даже не обиделся, что его перебили. Все трое находились в том возрасте, когда свидание с красавчиком (или красавицей в случае Генри) было важнее прочего. Тем более важнее каких-то мнимых богатств. Выбрав стезю художников, все трое как-то заранее готовились, что будут по старинке жить в нищете.
Генри тоже бурно порадовался за друга, потрепав его по плечу. Мэттью всё это немного смущало, но он не противился обсуждению, затянувшемуся ещё на несколько минут. Он ведь и сам пребывал в том же восторге. Даже, пожалуй, более сильном, ведь это он сам шёл на то самое свидание, а не кто-то из друзей.
Встретиться, к слову, договорились уже через пару дней, то есть в понедельник. В этот день Мэттью по контракту мог не посещать собственную выставку — народа в первый будний день вряд ли будет сравнимо с выходными, так что никто ничего не терял.
Все выходные Мэттью продолжал думать о предстоящем свидании и испытывал по этому поводу самые разнообразные мысли. То он начинал опасаться, что Николас передумает и просто не придёт в назначенное время. То пытался каким-то образом ускорить время и надеялся, что Николас ещё раз заглянет в галерею, когда Мэттью будет там. Порывался написать что-то Николасу и даже начинал набирать текст на телефоне, но от нервозности пальцы дрожали сильнее, получалась чепуха, и Мэттью стирал всё.
Записать же голосовое или позвонить парень попросту стеснялся. Что сказать-то? Просто «очень жду нашей встречи»? Звучало так, как будто Мэттью или сильно навязывался, или настолько отчаялся, что вцепился в первого встречного.

На выставку Мэттью исправно являлся, но мысли продолжали витать далеко от картин и потенциальных покупателей. Это было прекрасно, что художника заметили, а первый день выставки стал таким успешным и даже отчасти прибыльным. Однако, как уже в тот раз заметил Кай, профессиональный успех становился чертовски неинтересным, когда на горизонте маячило такое долгожданное свидание.
Дома Мэттью тоже думал о Николасе, немножко рисовал его, оказываясь в мастерской. Как будто боялся забыть вдохновляющий образ. Но, на самом деле, набросок за наброском, отображающий изящный изгиб бровей, аккуратный нос и губы, только раззадоривали воодушевление художника ещё сильнее.
Друзья, показываясь в мастерской, прекрасно видели эту забавную одержимость и по-доброму посмеивались над Мэттью. Кажется, даже поспорили, засядет ли он за новую полноценную картину с тем или иным отображением Николаса после первого свидания. Мэттью тоже об этом задумывался и склонялся к положительному ответу. Даже если встреча пройдёт не слишком гладко, вряд ли Николас сможет лишить его вдохновения от первого впечатления.
Сейчас нервозность и предвкушение не позволяли всерьёз задуматься о творчестве. Всё как-то думалось о более приземлённом. И, да, Мэттью тоже много думал о сексуальной составляющей отношений. Этого безумно хотелось, хотя бы потому, что Николас был красавчиком, а Мэттью — вполне себе обычным парнем, который не собирался кокетничать, если увидит подобное ответное желание.
Правда, Мэттью думал об этом немного с иной стороны, нежели Николас. Если последний опасался, что его новый знакомый может оказаться недееспособным по этой части, Мэттью боялся, что Николас и не захочет делать этот шаг. Свидание свиданием, но вполне могло оказаться, что Николас рассматривает его лишь как собеседника, приятного человека и всё в таком духе. Не каждый был готов к человеку с особыми потребностями в своей постели. Мэттью осознавал, что все его несбалансированные и плохо координируемые движения вряд ли выглядят хоть сколько-нибудь сексуально.
А потом Николас написал первым и хотя бы снял нервозность по поводу другого опасения — навязывания. Мэттью очень обрадовался, даже несколько раз перечитал это сообщение, хотя то и было простым. Вот же правда одержимость какая-то!
Мэттью хотел было написать ответное сообщение, но решил не мучать свои пальцы. Вместо этого он сообщил Каю, который снова сопровождал его на выставке (что очень любезно с его стороны), что отойдёт позвонить «красавчику-британцу». И по-простому сбежал на несколько минут через вход для сотрудников, чтобы его никто не слышал.
— Привет! — только и успел проговорить Мэттью.
В ответ приятный голос посыпал извинениями, которые американцу было сложно понять. Это ведь сам Мэттью перезвонил, разве нет? Если бы Николас ему мешал, то Мэттью бы и не ответил, и не позвонил. Всё было очень просто, поэтому Мэттью, пусть его собеседник этого и не видел, даже глаза немного округлил от удивления.
— Вау, как много извинений в паре предложений, — по-простому выдохнул парень, легко посмеиваясь. — Ты мне не мешаешь. Просто мне неудобно набирать сообщения. Я обычно записываю голосовые, но сейчас… просто захотелось позвонить.
Не видя Николаса прямо перед собой говорить было попроще. Правда Мэттью всё равно немного смутился от этого «признания», что захотелось услышать голос человека. Складывалось такое чувство, будто он и впрямь испытывал какую-то влюблённость, пусть и знал Николаса не больше получаса-часа.
Они немного пообщались, и Мэттью признался, что сам думал написать, но побоялся показаться навязчивым. Так что и Николасу был небольшой повод похихикать над собеседником. Потом попрощались, так как Мэттью нужно было возвращаться на выставку, но он вполне себе дал понять, что совсем не против, чтобы Николас ему писал и до понедельника.
Осталось такое приятное послевкусие, как будто они уже прямо по-настоящему встречались. И созванивались уже будучи в каких-то лёгких отношениях. Просто поболтали, немножко ещё узнали друг друга, поулыбались… Странно всё это, но чертовски приятно.

Мэттью очень рад был услышать Николаса, узнать, что и тому не терпелось поскорее встретиться и узнать друг друга лучше. Казалось, они сходились в некоем темпе. Часто ведь бывало, что люди заинтересованы один другим, но один человек хотел двигаться неспешно, а второму постоянно было мало общения и близости. Николас не считал, что они навязываются или торопятся, когда вот так созваниваются ещё до первого свидания. Мэттью это нравилось.
— Не хочешь больше ничего мне сказать? — улыбнулся он напоследок. — Например, очередное «прости».
На забавной ноте они распрощались, и Мэттью, окрылённый этим простым, но крайне приятным разговором, вернулся в галерею.
Возле Кая стоял темнокожий парень, который не требовал долгого распознавания. На миг Мэттью ощутил, что ему хочется вздохнуть, жалея о том, что он не мог, вероятно, расставить все точки, чтобы Эдди это окончательно понял. В другой миг парень ощутил лёгкий стыд, вспомнив о том, что вчера он напрочь забыл об этом госте, пусть и нежданном. А потом вдруг как-то стало всё равно. Приятные чувства, которые дарил ему Николас, заметно перевешивали все прочие волнения и недовольства.
— Привет, — продолжая счастливо улыбаться, ответил Мэттью, подойдя к парням. — Да-а, да много чего. Выставка оказалась очень успешной, несколько картин уже купили, и я скоро иду на свидание.
Он опять ощутил противную жалость к Эдди. Вроде как, парень не был виноват в том, что испытывал к нему чувства и шёл на поводу у собственного сердца. Но по-другому до Эдди было никак не донести, что у Мэттью была своя жизнь. Можно было сказать, что Мэттью был даже очень мягок, пусть и говорил в лоб, о том, что ему нравился другой парень.
Некоторое время назад, как уже было известно, Мэттью общался с Эдди и даже согласился пойти на свидание с ним. Но, разговорившись один на один, в более, так сказать, романтической обстановке Мэттью только уверился, что между ними ничего быть не может. Как человек, Эдди был хорошим, но в груди ничего не ёкало. Мэттью никак не тянуло к нему, пусть парень, невзирая на инвалидность, и выглядел, как модель.
Так что, даже не поцеловав ни разу Эдди, Мэттью сообщил ему, что между ними ничего не будет. Он ничего не ощущает, никаких позывов к влюблённости или вроде того, и его отношения к Эдди исключительно приятельские. Конечно, Эдди с этим не был согласен. Он-то уже ощущал всё вышеперечисленное к Мэттью, поэтому буквально упрашивал пообщаться подольше и поближе, чтобы переменить взгляд.
Увы, теперь этому точно не суждено было случиться. Теперь в груди что-то ёкнуло, но не к Эдди, а к Николасу. И когда последний написал ещё одно сообщение, а Мэттью его увидел, улыбка на его лице стала ещё шире. Тут даже гадать не нужно было — уж слишком какая-то влюблённая и счастливая эта улыбка была.
— Ничего, — рассеянно ответил Мэттью Эдди. — Я всё равно до закрытия был занят.
Он ненадолго поднял взгляд на Эдди, но быстро переключился. Немного неловко, Мэттью протянул свой телефон Каю.
— Напиши, пожалуйста, что я обязательно позвоню, — попросил он друга.
Мэттью хотел было записать голосовое, как привык, невзирая на фоновый шум, но в последний момент передумал. Вдруг Эдди влезет в это? Мэттью ведь не мог, как здоровый человек, быстро нажать на кнопку, перезаписать, всё это занимало время. А переписка, пока только со стороны Николаса, была ещё вполне себе деликатной, так что Кай ничего там эдакого не увидит. Мэттью и без того ему рассказал бы и о ней, и о чём они говорили пятью минутами ранее. Другу ведь, понятное дело, было интересно, как всё развивалось! Он в своё время тоже постоянно рассказывал про Джои, своего парня, да и сейчас делился особо яркими моментами.
Глядя на то, как Кай как-то по-особенному улыбался, набирая текст за друга, Мэттью и сам снова разулыбался, как счастливый дурачок. Вот ведь что с художниками британские красавчики делают! Совсем с ума сводят! С этими мыслями Мэттью как можно аккуратнее сел в кресло, чтобы продолжить их перемещения по залу. Эдди, пусть и продолжал стоять рядом, снова как-то вылетел из головы.

Мэттью и правда тихо рассмеялся, услышав последнее восклицание Николаса. Он, пусть и не был британцем вот совсем, тоже был не прочь посмеяться и над собой, и над такими вот особенностями других людей. Правда, в отличии от британцев, над другими Мэттью шутил обычно не злобно, как сейчас. А вот над собой вполне мог и включить цинизм, с чем Николас ещё по понятным причинам не сталкивался.
В зале галереи это особенное настроение чуть-чуть сдерживалось присутствием Эдди. Наверное, наедине с Каем Мэттью был бы более открытым и разговорчивым. Хотелось же поделиться пока ещё маленькой, но радостью. Впрочем, Эдди ограничивал друзей только самую малость. Мэттью, в конце концов, решил, что раз его «сталкер» так и не ушёл, невзирая на прямое заявление о том, что у Мэттью появился другой, то сам виноват.
С одной стороны Эдди всё ещё было жаль. Он ведь не из злых побуждений ходил за Мэттью. Его упорность, желание добиться своего из-за влюблённости даже отчасти вызывали восхищение. Хотя лучше бы Эдди уже проявил эту настойчивость к другому человеку, очевидно же уже всем, что Мэттью не передумает.
С другой же стороны ни Мэттью, ни его друзья не понимали такого поведения. Эдди будто стал заядлым мазохистом, причиняя самому себе боль. Сейчас Мэттью отлично мог себе представить, как ему было бы неприятно и обидно, если бы Николас в процессе общения заявил — между нами ничего не может быть, кроме дружеских отношений. Но, пожалуй, в такой ситуации Мэттью бы просто распрощался с ним навсегда. Перестрадал все эти приятные чувства и забыл. Бегать хвостиком за тем, кто чётко сказал «нет»… какой в этом смысл?
— Один милый парень, — пожал плечами Мэттью на ещё один странный вопрос, прозвучавший от Эдди.
Николаса тот явно не знал, а пространно пускаться в объяснения, мол, вот вчера на выставке был такой-то парень, Мэттью и не хотел, и не собирался. Если бы Эдди всё время после их единственного свидания вёл себя адекватно, возможно, Мэттью действительно относился к нему, как к приятелю, с которым можно и детали какие-то обсудить личной жизни. Но Эдди на лицо всё ещё был влюблён, так и зачем рассказывать что-то, что априори ему не понравится, огорчит и даже причинит некоторую боль?
— Ни о чём особенном, — улыбнулся Мэттью другу. — Но он так забавно извинялся через слово. Он даже извинился за то, что я ему позвонил. Это вообще как? Поэтому я теперь буквально обязан над этим подшучивать…
Разговор с Николасом и впрямь был вполне обычным, милым, какими бывают все эти первые разговоры по телефону. Поэтому Мэттью без утаек рассказал обо всём Каю. Ну и Эдди, который решил продолжать ошиваться рядом. Точно мазохист.
Оставшееся время «на работе» Мэттью так и улыбался от радости, даже когда общался с посетителями. Реклама купленных в первый день выставки картин сделала своё дело, и парням удалось и без неугомонного Генри продать ещё парочку. Одна из них была тематически расположена рядом с полотном, отмеченным Николасом, и Мэттью признался Каю, что теперь как-то не хочет, чтобы его купили.
Эдди продолжал сновать рядом, пусть на него и не обращали особенного внимания. Даже предложил проводить парней до дома. Мэттью отказался, отметив, что они с Каем прекрасно доберутся на такси, и что Эдди самому неплохо было бы ехать домой и отдохнуть после долгого стояния на костылях.
Отделавшись, наконец, от парня, Мэттью действительно вызвал такси. По дороге они с Каем заехали в кафе, заказали три ужина с собой. А после совместного времяпровождения вместо мастерской Мэттью направился в свою спальную. Конечно же, звонить! И не важно, что Кай явно хихикал над этим, теперь уже вместе с Генри. Они же по-доброму.
Второй разговор вышел ещё приятнее. Тут и обстановка способствовала — освещённая одной прикроватной лампой спальная, ночь за окном. Мэттью поймал себя на мысли в ходе разговора, что уже очень хочет поцеловать Николаса. И резко стало невыносимо работать ещё один день, и только после ещё одной ночи, наконец, встретиться с парнем лично.

Нет, Мэттью определённо не хотелось бы даже мельком пересекаться с человеком, к которому он испытывал безответные романтические чувства. Вся эта тема с приятельскими отношениями — бред, предложенный исключительно из вежливости, чтобы смягчить горькую пилюлю. Мэттью бы попросту не смог вот так спокойно наблюдать, что человек, в которого ты влюблён, начинает встречаться с другим. Это уже не попахивало, а разило отчаянием.
Жечь мосты всегда было больно, сложно и обидно, даже если испытываешь не любовь, а только сильную симпатию. Человеку всегда хочется взаимности. Но это правильнее и, честно говоря, легче, чем продолжать ковырять свою рану, наблюдая со стороны на то, как течёт жизнь возлюбленного без тебя.
Так что, если Эдди продолжал хватать только ему видимую надежду и не верил, что кто-то на его месте поступил бы иначе, Мэттью (да и все его друзья) не понимали как раз-таки его поведения. Особенно после субботнего дня. Кай и Мэттью рассказали о визите Эдди Генри, и тот тоже звонко шлёпнул ладонью о лоб. Парню в лицо сообщили, что у него нет никаких шансов, чего он ещё ждёт? Что у Мэттью не сложится с Николасом, и он, перебрав «удачные» варианты, решил «подобрать, что есть»?
Будучи добросердечным, Мэттью счёл это выражение от Генри грубым, но в глубине души понимал, что оно очень точное. Ведь даже если случится так, что спустя время Мэттью решит дать шанс Эдди — это будет значить, что всё это время Эдди был не личностью, а просто запасным вариантом.
Потом про Эдди и вовсе позабыли. Странный он был малый, да и чёрт с ним. Речь зашла уже о Николасе, и Генри за ужином ужасно смутил Мэттью. Он даже не спрашивал, а утверждал, что вечером в понедельник останется ночевать у новой пассии. И порекомендовал Каю поехать к Джоуи, дабы не мешать парочке, если свидание пройдёт отлично. А оно непременно пройдёт именно так, раз эти двое так мило щебетали по телефону.
— Это только первое свидание! — воскликнул Мэттью, немного смущаясь такой откровенности друга. — И почему ты решил, что он поедет к нам, а не я к нему?
— И что? Зачем тянуть? — удивился в ответ Генри. — И ты сам сказал, что он извиняется за всё подряд. Его британская вежливость не позволит заставлять тебя куда-то мотаться. Извини, но ему гораздо проще умотать с утра на своих двоих.
И снова Мэттью признал, что это было грубовато, но чертовски точно. Да и сам он подумывал, как уже было сказано, об интимной составляющей с Николасом. Боялся, что это желание не будет ответным, но всё равно думал. Просто не предполагал обсуждать это с друзьями, и уж тем более выгонять их из общего дома.
Потом и про это позабыл, потому что общался с Николасом — виновником всех этих треволнений. И снова на душе становилось так легко и приятно, пусть они и говорили о каких-то общих вещах. Обсуждали выставку, соцсети, немного говорили о себе. Мэттью было приятно, что Николас рассказал о его творчестве подписчикам, но ещё более приятным было желание парня созвониться и завтра. Казалось, ему тоже не терпелось встретиться лично.
— Конечно, позвоню, — улыбался в трубку Мэттью. — Не могу же я бросить тебя одного за таким неблагодарным занятием.
Он рассказал Николасу, что и сам мучился с поиском квартиры, когда оканчивал колледж. По понятным причинам Мэттью было немного сложнее найти подходящее жильё. Не во всех домах были оборудованы лифты и пандусы. Да и ездить на просмотры порой было затруднительно, если квартира оказывалась на другом конце города.
— Я был подписан на группу художников на Фейсбуке, и Кай вывесил там объявление, что ищет соседей, чтобы вместе снимать квартиру, которую он нашёл, — рассказал Мэттью. — Я написал ему, что если он верит в то, что истинный художник должен страдать и жить в нищете, то я идеальный вариант. Я только оканчиваю колледж, и у меня нет денег, а ещё мне нужно будет помогать с лестницами. И он написал мне тогда: «Отлично! Тогда жду тебя завтра внизу у лестницы».
После всех этих разговоров, сдобренных лёгкими шуточками (намекающими Николасу о том, что Мэттью, как минимум, не тяготит его состояние), снилось что-то очень приятное. И, конечно, на следующий день Мэттью снова позвонил Николасу. Опять дважды — сбежав с выставки, как вчера, и вернувшись домой после ужина.
Второй звонок, как показалось Мэттью, был ещё теплее всех предыдущих. Оба уже откровенно жаждали увидеться, и это «до завтра» прозвучало как-то по-особенному.
Но, разумеется, когда понедельник наступил, Мэттью начал немного волноваться. Даже переодевался пару раз, как-то подсознательно желая выглядеть немного презентабельнее. На свидание всё же собирается! Благо, жили они уже в двадцать первом веке, так что даже ортопедическая обувь была на любой вкус и цвет, и люди с особенностями тоже могли одеваться очень стильно.
От коляски Мэттью решил отказаться. Он вызвал такси прямо до кафе, где они договаривались встретиться. Потом они смогут немного прогуляться, и не нужно будет вынуждать Николаса толкать коляску или самому катить её, пустую, перед собой. В конце концов, если Мэттью устанет, они сядут на лавочку или зайдут в ещё одно кафе просто передохнуть.
Правда, теперь Мэттью немного переживал, что Николас никогда не видел, как его спутник ходит. И боялся, что этот вид, довольно специфический для здоровых людей, может отпугнуть британца. Конечно, Николас видел тремор его рук и некоторое отсутствие координации, но это всё равно не то, чем когда Мэттью ходил, сосредоточившись на балансе, и выглядел при этом, как довольно пьяный человек, шагающий на автопилоте домой.

Волнение достигло предела, когда Мэттью заходил в кафе. Казалось, что сейчас вот всё решится, по одной лишь походке! Глупо, конечно, но Мэттью можно было понять. Так думали, пожалуй, все, кто обладал той или иной особенностью.
Сперва на Мэттью косо посмотрела официантка, явно прикидывая, не был ли новый посетитель пьяным. Но речь у того была чистой и связной, так что через секунду девушка уже улыбалась, осознав, что проблема была физиологической. Она предложила проводить Мэттью до столика, за которым его ожидали, но тот отказался.
Следом же Мэттью заметил и некоторый ступор завидевшего его Николаса. Но на лице парня не промелькнула брезгливость или что-то вроде того. Скорее естественное удивление, ведь Николас и правда не ожидал увидеть Мэттью на ногах, а не в коляске. Через пару секунд британец и от этого удивления ловко избавился, улыбнувшись и быстро поднимаясь, чтобы встретить Мэттью на половине дороги.
— Привет! — радостно отозвался тот, охотно, пусть и менее ловко, обнимая Николаса в ответ и широко улыбаясь. — Да, хожу. Марафонец из меня, конечно, выйдет крайне сомнительный, но хожу.
Хихикнув, Мэттью охотно принял помощь Николаса. Точнее, не стал отстраняться от его придерживающей руки, пусть и сам мог справиться с тем, чтобы добраться до столика и плюхнуться на диванчик. Забота Николаса была мягкой и ненавязчивой, а оттого не вызывала отторжения, свойственного многим инвалидам.
— Да-а, — снова улыбнулся Мэттью на вопрос о помощи. — Ты можешь извиниться ещё пару раз за что-нибудь, мне это нравится.
Парень продолжал немного нервничать, но всё же после нескольких разговоров по телефону общался уже куда более открыто и даже вот подшучивал и над собой, и над собеседником. К моменту их встречи уже стало как-то ясно, что оба были не против подобного юмора. Кажется, шуточка про извинения вообще стала уже их личной, только для них двоих, как, бывало, случалось у парочек.
В продолжение этого разговора и удивления Николаса Мэттью решил сразу немножко рассказать о себе и своём заболевании. Во-первых, потому что этот вопрос естественным образом интересовал всех собеседников, а задать его большинство людей стеснялись, боясь задеть чувства Мэттью. Во-вторых, как раз хотелось показать, что не было ничего запретного в разговорах на тему инвалидности, и Николас мог не подбирать слова и не относиться к Мэттью с какой-то особой осторожностью.
— У меня генетическое заболевание, оно с рождения, — поделился он с собеседником. — Что-то пошло не так в части мозга, которая отвечает за координацию движений и баланс. Так что… прости, если ты искал себе партнёра для танцев. Но, с другой стороны, если у тебя есть враги, мы можем просто пойти с ними в дартс.
Кажется, подобными шутками насчёт своей особенности Мэттью определённо точно дал понять, что легко относится к своему заболеванию. Оно не было смертельным или даже прогрессирующим, в нём не было ничего страшного, что нужно было обходить в разговорах стороной. И, главное, Мэттью не особенно стеснялся того, что отличался от других. Немало этому способствовал колледж, ещё больше поспособствовали Кай и Генри. Подумаешь, просто неуклюжий человек! Не большое дело.
Оставались ещё детали, которые заставляли Мэттью испытывать смущение. Вроде той же первой демонстрации того, как по-особенному он ходит. Но если собеседника не волновал сей факт, он переставал волновать и Мэттью.