Две недели с того дня, как к ним приходила женщина из опеки, прошли как один день – в жизни Лили-Роуз за это время не поменялось ровным счетом ничего: на телефон она не отвечала, потому что не хотелось общаться, точно так же выходила из комнаты только для того, чтобы взять что-нибудь на кухне, впустить или выпустить собаку, даже с Джонни они почти не разговаривали. Большую часть дня Лили-Роуз просто сидела в комнате – что-нибудь читала или спала, все это время она очень много спала, совсем не пользовалась будильником, но все равно всякий раз просыпалась уставшей. О том, что им сказала женщина из опеки Лили-Роуз больше не думала – точнее, думала, но очень эпизодически – женщина не появлялась, а звонила ли она или еще что, этого девочка не знала, она не проверяла телефон, и уж тем более не собиралась звонить куда-то сама.
А потом за ней пришли – сразу целая толпа народу, та же Мария Джонсон, еще два человека из опеки и два полицейских. Пока все эти люди что-то там выясняли с ее братом внизу, Лили-Роуз сидела в своей комнате, потом поднялись и к ней – полицейские, правда, остались внизу, наверно, переживали, что она может сбежать через окно или выкинуть что-нибудь подобное. Лили-Роуз хотелось только плакать, устроить истерику, выгнать всех этих людей – происходящее не стало вдруг реальнее, Лили-Роуз не начала жалеть о том, что ничего не сделала раньше, она вообще понятия не имела, что могла бы сделать, чтобы этого всего не случилось, но новость о том, что сейчас она поедет в приемную звучала как какой-то приговор. Лили-Роуз попыталась возразить и объяснить, что она не хочет и никуда не поедет, но ей предложили собрать вещи, которые хочется забрать с собой.
В приемной семье Лили-Роуз жила уже четвертый день – кроме нее здесь было еще двое детей, они были родными детьми семейной пары, которой ее, как собачку, подкинули, и общаться с ними Лили-Роуз не намеревалась. Она не просила о новых родственниках, и, хотя в глубине души понимала, что вряд ли эти люди в чем-то перед ней виноваты, пересилить себя и найти в себе силы и желание с кем-то поговорить, или пообедать вместе с другими, или прогуляться по саду, у нее не получалось.
А еще к ней приходил психолог. Или психиатр, в общем, человек, который должен был ей помочь – вроде как вернуть интерес к жизни или что-то вроде этого. Он приходил каждый день на два часа – пару раз они и в самом деле немного поговорили, но от этого не становилось особенно легче. Все происходящее, как волны, сбивало с ног и раздражало – все эти люди, которые считали, что жизнь прекрасна и все обязательно наладится, все кто говорил, что ей надо сходить в школу и пообщаться с друзьями, что она сможет снова заниматься легкой атлетикой, когда снимут гипс, в общем – жизнь продолжается, детка, давай, улыбайся. Лили-Роуз так хотелось объяснить им всем, что нет – ни черта, ни черта хорошо не будет. Ее маму хоронили в закрытом гробу, и она ее даже не увидела, ее папа был похож на себя так отдаленно, что Лили-Роуз слышала, как об этом шепчутся родственники. Ее брата вообще непонятно, где черти тискают, а в команду она не хочет возвращаться. Зачем? Чтобы радовать новых мамочку и папочку?
 

 
На самом деле с ее переездом в этот домик – весь такой аккуратненький, большой и красивый, изменилось не так уж и многое. С одной стороны, девочка понимала – эти люди – Андерсены- наверно, они и в самом деле хотят ей помочь. Все упиралось в то, что этой их помощи девочке не хотелось – навязанных улыбок, каких-то глупых разговоров, заверений. В общем, в «новом доме» все было почти так же, как дома – Лили-Роуз все еще почти все время торчала в своей комнате, не изъявляя желания познакомиться поближе с ее «семьей», или позвонить друзьям и уж, тем более, прости господи, пойти в школу, не спускалась вместе со всеми завтракать, обедать и ужинать, ни ходила с ними в кино – вся эта псевдо-семейная ерунда девочку не интересовала. То есть, конечно, не совсем так – интересовала, но именно эти люди не были ее семьей, а сейчас так и вовсе казались скорее чем-то вроде «врага номер один», чем благородными спасителями, приютившими сиротку. Изменением стало разве что то, что к ней теперь приходил психолог – это ведь не был ее дом, таки по-настоящему ее комната, так что деваться было некуда. Он много говорил, и иногда это было даже интересно, но у Лили-Роуз не было ни сил, ни особого желания вступать с ним в эти душеспасительные беседы. Пару раз, правда, они все говорили о чем-то, что никак не касалось ее родителей и того, что все еще обязательно наладится, стоит ей только дать себе шанс – вот уж что-то, а эти слова, которые ей так часто приходилось слышать, вводили ее в настоящий ступор – ну, каким образов все может наладиться-то? Лили-Роуз и в самом деле пыталась себе представить новую налаженную жизнь – вот она снова вернется в школу, на тренировки, когда снимут гипс, будет общаться с друзьями. А дальше-то что? Все это теряло всякий смысл, стоило только напомнить себе – своих родителей она никогда больше не увидит, она даже не может им позвонить, их просто больше нет.
В дверь постучались и прежде, чем Лили-Роуз успела бы что-то ответить (а она бы не слишком торопилась) – в комнате уже оказались Эшли и Эми – настоящие дети Андерсенов. Лили-Роуз до сих пор не различала этих девочек, потому что их общество старательно избегала еще больше, чем общества их родителей. Они были лет на пять младше ее, и миссис Андерсон что-то там еще они них рассказывала, но Лили-Роуз совершенно все пропустила мимо ушей. В любом случае, девочки пришли, чтобы сообщить ей, что «мама просит тебя спуститься вниз прямо сейчас». Пообещав спустить вниз, Лили-Роуз еще немного потянула, потом с трудом – сломанная рука все еще не способствовала нормальной жизни – переоделась в чистую футболку, и спустилась в низ. Судя по голосам, в гостиной кто-то был. Лили-Роуз только однажды была в этой большой и красивой, прямо почти пафосной гостиной – когда ее сюда только привезли и сдали этим людям.
- Привет, - Лили-Роуз так и осталась стоять на пороге, удивленно пялясь на брата. Она просто не очень-то ожидала, что он здесь окажется – они не созванивались эти дни, и девочку никто не предупреждал, что Джонни должен приехать. Лили-Роуз чувствовала, что начинает злиться, да еще и Андерсены тут торчали. Они что, так и собирались все время быть здесь?

 
Лили-Роуз уселась на диван и уставилась на стену перед собой. Ничего интересного в этой стене не было – светлая однотонная краска, вот и все. Но, а что она еще должны была сделать? Сказать брату, что очень рада его видеть? Разрыдаться от счастья? На самом деле, Лили-Роуз даже не знала, что она на самом деле испытывает – рада ли она брату или хочет предложить ему проваливать, раз уж он один раз бросил ее.
В отличии от Андерсон, Лили-Роуз не заметила бы в одежде или манерах брата хоть что-нибудь странное при всем желании. Во-первых, сейчас девочка вообще не обращала внимания на такие пустяки – она и сама-то одевалась в чистую и свежую одежду только по привычке, а не для того, чтобы выглядеть красивой и опрятной в глазах окружающих. Миссис Андерсон предложила ей пройтись по магазинам и обновить гардероб – Лили-Роуз взяла из дома совсем мало своих вещей, а носить ей, якобы, что-то да было нужно. Но девочка отказалась – вот уж принимать подачек этих людей она точно не собиралась.
- Не знаю, - Лили-Роуз безразлично пожала плечами. Андерсоны все же удалились, на их щедрые предложения Лили-Роуз никак не отреагировала, словно бы и вовсе пропустила их слова мимо ушей. В целом, так оно и было – Лили-Роуз слабо воспринимала все вокруг происходящее – глуховатой она, конечно, не стала, просто игнорировала все, что не казалось ей важным, а важным девочке как-то ничего и не казалось.
Она и в самом деле понятия не имела, англичане они или американцы и, честно говоря, девочке не было до этого никакого дела. Даже о том, как они себя ведут, как разговаривают и чем предпочитают питаться она как-то не задумывалась. И не задумалась бы никогда, если бы брат не спросил.
- Не знаю, - повторила девочка ту же фразу.
– Мне все равно, мы с ними не общаемся. А ты? Зачем ты пришел?
 

Отредактировано Lily-Rose Brown (2019-07-13 12:58:57)

Лили-Роуз уставилась на брата. Он, конечно, никогда не был гением, но и последним идиотом не был. Так, немного специфическим придурком, но это может быть потому, что раньше они так мало общались, то чего-то большего она могла и не заметить.
- Зачем ты спрашиваешь, тебе ведь все равно на все плевать, - огрызнулась Лили-Роуз. Ее злило то, как Джонни об этом говорит – будто бы ей здесь и самом деле могло бы стать лучше, а ему до этого было хоть какое-то дело. Интересно почему бы это? Ее родители не перестанут быть мертвыми, ее жизнь не перестанет быть дерьмовой, даже если вокруг будут летать бабочки, а в небе по радуге заскачут единороги.
- И ты с ней что, общаешься? – вместо того, чтобы ответить, спросила Лили-Роуз. Эту женщину она теперь считала главной виновницей того, что она вынуждена здесь оставаться. В чуждом доме, в чужом мире, с чужими людьми, которые считают, что когда-нибудь они обязательно станут семьей. Лили-Роуз понимала, что они делают это не из вредности и желания сделать ей больно, но ее коробило от одной только мысли о том, что кто-то позарился на это право – заменить ее родителей, быть причастными к ее жизни. Чужаки, которым слишком хорошо жилось, и это «слишком хорошо» ей теперь усердно навязывали, постоянно повторяя, что жизнь прекрасна, боль пройдет, и все еще обязательно будет.
- Слушай, Джонни, если ты пришел сказать мне о том, что эти люди – прекрасны, проваливай лучше сразу. Я об этом и так уже слышала.