Мэттью не собирался лукавить и как-то скрывать от Николаса произошедшее, подрывая тем самым его доверие. Но, как было уже сказано, попросту не знал, как об этом сообщить. В лоб не заявишь, да и намекнуть не получится. Как бы это выглядело? Мол, помнишь, мы недавно ходили к твоему бывшему любовнику в гости, так вот он помер, случайно напоровшись горлом на мой нож и упав через перила в Темзу.
Если бы Мэттью хоть как-то попался — заметил взгляд из окна или случайного утреннего прохожего — конечно, он бы сообщил в лоб. Ведь убийство лорда тоже сулило немало неприятностей. Пожалуй, Мэттью даже и не вернулся бы в дом Николаса, чтобы его никак не связали с мальчишкой. Сообщил бы, передав записку, или вроде того. В «Гнезде» бы Мэттью подсказали, что делать.
Однако убийство прошло гладко. Новичкам везёт, видимо, и в этом тоже. И теперь Мэттью задумывался о другом. Когда-нибудь Николас всё равно узнает об этом. В отсутствие лорда забьют тревогу, да и тело через пару дней где-нибудь всплывёт, опухшее, обезображенное рыбами, но всё же узнаваемое хотя бы по одежде. Об этом напишут в газете, и, в чём Мэттью был уверен, Николас тут же свяжет одно с другим.
Так вот интересовала Мэттью исключительно реакция покровителя. Ещё пару дней назад, когда они вламывались в дом Уилкокса, воришка был уверен, что Николасу плевать на лорда и их прошлые чувства. Он и глазом не повёл, когда Мэттью ломал лорду палец, и жалости к нему не испытывал. Но теперь, помня обо всех этих романтичных историях прошлого, мальчишка засомневался. Ведь одно дело «наказать» бывшего любовника несерьёзным переломом, а другое — потерять его навсегда.
Об этом Мэттью и думал, лёжа в своей одинокой постели, кусая щёки. Ему хотелось пойти прямо сейчас в кабинет Николаса и хорошенько его перерыть, чтобы убедиться… хоть в чём-то. В том, что Николас был всё ещё привязан к Уилкоксу или, напротив, забыл о нём, как о кошмарном сне, не сохранив и строчки.
Но каким бы умелым вором Мэттью ни был, вскрывать ящики столов средь бела дня, когда в доме двое не спящих людей, было глупо. Николас тут же придёт на характерные шорохи. И если признаться в убийстве Мэттью не страшило, то объяснять причину, по которой он рылся в личных вещах покровителя, страсть как не хотелось.
Всё же Мэттью в итоге задремал и проспал пару часов, пока организм не пробудил его, немного недоумевая от отдыха в неположенное время. Впрочем, этого сна хватило, чтобы успокоиться окончательно и отбросить ненужные тревоги. Пусть всё будет, как будет. Жизнь — она ведь, как воровство. Можно было строить сотню планов, а полагаться приходилось только на удачу и то, что она именно сегодня будет к тебе благосклонна.
Мэттью быстро нашёл Николаса — тот как раз и сидел в кабинете, словно намекая на то, что тот порыв до обеденного сна был глупым.
— Ты хмуришься, даже когда читаешь, — беззаботно отметил воришка, нагло усаживаясь на край стола рядышком.
Николас это заявление проигнорировал. Даже не нахмурился сильнее, уже настолько привык к праздной болтовне Мэттью, который частенько озвучивал всё, что замечал. Просто так, потому что находил это забавным.
Вместо этого Николас оповестил любовника, что планирует наведаться в «Гнездо», чтобы заняться и другим их делом. Мэттью легко пожал плечами, теперь уже он промолчал, просто соглашаясь с мужчиной. Он автоматически причислил себя к сопровождающему Николаса. Не оставит же мужчина его в этом богатом доме одного. (Он тут всех лордов поубивает со скуки, ха!). Да и Мэттью обещал помочь в этом деле.
Оба спустились на обед, проведя его вместе и болтая обо всём на свете. Точнее, болтал в основном Мэттью, а Николас… в меру своих возможностей. Иногда он даже хмыкал, что, по мнению Мэттью, указывало на его недурственное настроение.
Вечером же, едва сумерки сгустились от зашедшего солнца и на землю опустилась привычная им темнота, с чёрного хода раздался задорный голос. Был бы он позвонче, Мэттью бы решил, что Николас припас где-то его брата-близнеца, разлучённого с ним в детстве.
Возглас и без того был любопытным, а уж улыбка Николаса и вовсе разожгла интерес воришки. Вот же засранец хромоногий, опять не предупредил, что кого-то ждал! Правда, мысль эта всё же немного уколола Мэттью. В глубине души он отметил, что Николас снова ему что-то не рассказал. То ли не сочтя это важным, то ли продолжая не доверять любовнику. Или не будучи с ним настолько близким, насколько казалось самому Мэттью.
Проследовав за Николасом и благоразумно отбросив все эти паршивые мысли, Мэттью увидел владельца радостного голоса. Это был молодой парень, на вид немногим старше самого воришки, если вообще старше. На лице его сияла широченная улыбка — притом очень искренняя, хотя и немного лукавая. Мэттью как в зеркало смотрелся, ей-богу.
— Мэттью, — представился в ответ мальчишка, пожимая протянутую руку. — Ты мне уже чертовски нравишься!
Разумеется, не из-за комплимента внешности. Просто Джонатан прямо выглядел так, как будто им с Мэттью было суждено спеться минуты через две общения.
Воришка внутренне восторгался тому, насколько разными оказались братья. Какие-то общие черты именно внешне прослеживались, но их было ну очень трудно приметить, даже когда братья стояли рядом — один с каменным лицом, другой, улыбаясь от уха до уха.
— И чем ты занимаешься? — поинтересовался Мэттью, решив самостоятельно выяснить, что же за помощь им с Николасом, оказывается, была нужна.

Несмотря на первое впечатление, Джонатан и Мэттью всё же значительно отличались. Оба были болтливыми и неугомонными, но всё же — и на этом месте Николас бы смешливо фыркнул — Мэттью был более ответственным. Да, это звучало забавно по отношению к внешне легкомысленному мальчишке. Однако было сущей правдой. Мэттью был крайне осторожен с информацией и лишнего никогда не говорил. Да и с усидчивостью, когда это требовалось, у него всё было в порядке.
Впрочем, сейчас Мэттью этого не подмечал за новым знакомым. Джонатан симпатизировал ему, а то, что он был братом Николаса, к которому, к тому же, последний обратился за помощью сам, внушало некоторое доверие. Насколько вообще мог доверять едва знакомому человеку уличный мальчишка.
На шуточку о спасении Мэттью похихикал, в отличие от Николаса, который показательно удалялся первым в малую гостиную. У того, кажется, даже плечи немного напряглись от перебора беззаботного веселья в его доме. Это только сильнее повеселило воришку.
— Не, — отмахнулся Мэттью, улыбаясь почти так же широко, как и его собеседник. — Он без меня зачахнет.
Джонатан без проблем ответил, чем он занимается, но, ожидаемо, это не принесло Мэттью ничего, кроме новых вопросов. Дело младшего брата было понятно, но чем оно поможет им с Николасом? Да и зачем им ещё один человек, в принципе?
Мэттью почти не сомневался, что Николас позвал брата на помощь в деле со священником. Они уже обсуждали, что сегодняшний вечер — идеальное время для мести, и воришка согласился с покровителем. Только вот Николас не обмолвился, что их парочки для этого дела не хватит. И даже не удосужился уточнить, не против ли Мэттью визита брата.
Да, мальчишка понимал, что проще и сподручнее взять с собой того, кому можно доверять. Для чего угодно. Но было одно важное «но». Дело это касалось очень личного. Того, о чём Мэттью не рассказывал никому, кроме Николаса. И даже если тот не поведал причины заставить священника страдать Джонатану сейчас, то младший Стрикленд всё равно имел большие шансы понять причину после.
Пожалуй, если бы Джонатан не оказался таким улыбчивым и очаровательным молодым человеком, Мэттью немало бы разозлился на Николаса и его молчаливость. Но сейчас младший Стрикленд ловко отвлекал на себя внимание, и воришка попросту не успевал нормально обдумать, насколько его раздражает этот поступок покровителя.
От виски Мэттью тоже не отказался. Алкоголь помогал притуплять все ненужные сейчас чувства. Да и он до сих пор нервничал насчёт того, что произойдёт сегодняшним вечером. Одно дело — избавиться от противного лорда, и совсем другое — встретиться лицом к лицу с тем, кто сломал тебя однажды, воспользовавшись детской беспомощностью.
И при всём этом Мэттью не хотел показывать своей нервозности. Как будто этот священник вообще с ним не связан. Это при Николасе он мог ещё дать слабину, но не при Джонатане, каким бы тот ни был располагающим и миловидным. Так что воришка надеялся, что виски поможет ему справиться с этой напряжённостью. Или сделает так, чтобы ему стало всё равно.
Впрочем, рядом с Джонатаном Мэттью всё равно был куда более болтлив, чем, например, при встрече с Артуром или его парнишкой. Может быть, в силу схожести характеров, а может, просто скрывая за очередной маской истинные чувства. Всегда ведь проще улыбаться и делать вид, что ничего не происходит.

И всё же, несмотря на бодрое общение с Джонатаном, лёгкое раздражение так и продолжало покалывать Мэттью изнутри. Возможно, ещё вчера он бы отбросил подобные мысли — Николас, в целом, был не болтлив, даже несмотря на зарождающееся доверие к воришке. Но сегодня, после препаршивого разговора с лордом Уилкоксом, Мэттью никак не мог избавиться от некоторой обиды.
Он понимал, что за бывшим любовником стояли даже не месяцы, а годы отношений. Разумеется, их с Николасом связывало больше, а сам лорд знал о Стрикленде больше. Но неприятный осадок всё равно оставался. Николас снова ничего не говорил Мэттью. Более того, не говорил тогда, когда дело было очень личным для последнего, и это не могло не злить.
На вопросительный взгляд Николаса за столом Мэттью не ответил. Попросту переключил внимание обратно на Джонатана, который продолжал весело болтать, перескакивая с темы на тему даже похлеще, чем уличный мальчишка. Мэттью сделал ещё один, последний глоток виски, всё ещё надеясь на его целительные для души свойства, но то ли это всё были сказки, то ли нервозность вытесняла весь этот лечебный эффект.
Потом Джонатан ускакал за экипажем. Мэттью хотел было пойти за ним, но тот двигался слишком быстро, да и в последний момент мальчишка передумал. Что-то подсказывало ему, что с Николасом стоит поговорить, высказать ему всё, что было на душе. Не поругаться, всё же приятных чувств, испытываемых к этому мрачному молчуну, было больше, чем раздражения. Но всё же, как минимум, напомнить Николасу, что сейчас он был не один и с мнением Мэттью тоже стоило считаться.
Не то чтобы уличный пройдоха был таким уж понимающим или умелым в отношениях. Ни черта он в отношениях не смыслил. Просто появилось это понимание, вот и всё. Да и Мэттью не хотел лгать Николасу даже в таких мелочах. А улыбаться сейчас и уверять, что всё в порядке, было бы откровенной ложью.
— Немного, — признался в ответ на вопрос Мэттью. — И немного злюсь на тебя.
Он перевёл взгляд на Николаса, без какого-либо опасения заглядывая в глаза мужчины и подмечая эту дёрнувшуюся кверху бровь. Разумеется, Николас не понимал, «что он натворил». В какой-то момент Мэттью понял, что тот умолчал о Джонатане не из злого умысла. Вероятно, привык быть только с самим собой и решать всё в одиночестве. Но это только уверило Мэттью в том, что рот открыл он не зря.
— Ты даже не сказал мне о том, что хочешь приобщить Джонатана к этому делу, — проговорил Мэттью, продолжая смотреть прямо на Николаса. — Я знаю, что он будет полезен. И что ему можно доверять. Он кажется милым парнем. Но это моё прошлое. И моя боль. И, я думаю, я заслуживаю того, чтобы самому решать, с кем этим делиться.
Мальчишка поджал губы и всё же отвёл взгляд. Не потому, что ему стало страшно смотреть на Николаса, которого он чуть ли не отчитал сейчас. Эмоций стало слишком много, так что просто захотелось их спрятать.
Разумеется, Николас не сообщал Джонатану истинной причины мести священнику. Но, во-первых, было не так чтобы много вариантов в отношении такого мальчика, как Мэттью, с чего вдруг он лезет на передовую, чтобы насолить святоше. А во-вторых, суть была немного в другом. Дело всё равно оставалось крайне личным, а Николас просто впустил в него чужого для Мэттью человека, потому что сам так решил.
— И я точно заслуживаю того, чтобы ты со мной разговаривал, — добавил мальчишка в конце их не слишком долгого диалога.
Прикоснувшись легчайшим поцелуем к губам снова хмурого Николаса, Мэттью всё же направился на выход, накинув пальто. Ночи были уже очень холодными.
На улице и в экипаже Мэттью снова был самим собой — улыбался Джонатану, как ни в чём ни бывало, и внешне не проявлял волнения. И не скажешь, что только что вёл себя, в кои-то веки, как взрослый парень, а не мальчишка, которым старался казаться перед незнакомыми людьми, дабы спросу с него было меньше.

Самого Мэттью подобным откровением не накрывало. Он попросту не задумывался об этом, как буквально недавно старательно не думал о собственных чувствах. Мальчишка только-только осознал, что Николас ему не просто нравился, как внимательный любовник. Он был влюблён в этого угрюмого мужчину.
Кажется, теперь Мэттью предстояло узнать кое-что ещё. Например, что его желания быть всегда подле Николаса, заботиться о нём, оказывать и получать доверие и разговаривать не только на будничные темы — называлось отношениями. Теми самыми, в которых уличный мальчишка никогда не состоял. А потому и не знал, что они с Николасом сделали уже достаточно шагов навстречу друг другу, чтобы перестать быть одиночками.
Впрочем, даже несмотря на то, что Мэттью было тяжеловато разобраться с непривычки в этих понятиях, он никогда не воспринимал происходящее между ним и Николасом, как игру или приключение. Поначалу — да, пожалуй. Было забавно заиметь покровителя, окунуться в новый мир с крышей над головой и (ничего себе!) постоянным любовником. Но уж точно не после всех откровений, связанных с Гарднером или священником.
В экипаже никто не разговаривал. Болтливый Джонатан сидел на козлах, а парочка в салоне предпочла погрузиться в собственные не самые радужные мысли. А уж, когда экипаж подъехал к нужному месту, Мэттью и вовсе не желал произносить ни слова. Лёгкая нервозность, присутствующая всё время, возросла.
Воришка пытался сконцентрироваться на мысли, звучавшей в голове уверенным голосом Николаса, что сегодня всё закончится. Это помогало, но совсем чуть-чуть. Как и развесёлая болтовня Джонатана, тут же открывшего свой рот, едва троица «воссоединилась» на улице. Мэттью рассеянно улыбнулся на его замечания.
— Люблю необычные замки, — протянул он, посматривая на высящуюся церковь. — Это только подначивает его вскрыть.
По мнению успешного вора, сложные замки вешали исключительно, чтобы подчеркнуть, насколько важно то, что находилось за ними. Важно и, скорее всего, дорого. И чем сложнее был замок, тем сильнее к нему тянуло вора. Простенькие задачки решать было уже не интересно, да и что можно было стянуть за дверью без запора? Пару ношеных рейтуз?
Джонатан скрылся за церковью, направляясь к чёрному ходу, а Мэттью только и успел кинуть короткий взгляд на мрачного спутника, как краем глаза заметил до боли знакомую фигуру, появившуюся на пороге церкви. Переговорив о чём-то со служками, тот постоял ещё какое-то время на пороге и начал спускаться по невысоким ступеням.
Мэттью поморщился. Этот засранец явно решил усложнить им жизнь. Вытаскивать священника из его кельи обратно в церковь звучало проблематично. Да и завидь он Николаса сейчас, сразу поднимет шум — вряд ли он забыл мужчину с тростью, угрожавшему ему совсем недавно. Мэттью сцепил зубы. Сердце так и зашлось, но не от страха, а от осознания, что воришка собирается сейчас сделать.
— Сегодня это закончится, — пробормотал под нос, как мантру, мальчишка, и выскользнул из тени, быстрым шагом направляясь к священнику.
Он не оглядывался на Николаса, чтобы того не заметили. Да и чтобы не передумать, если честно. Вспышка какой-то непонятной смелости подпитала Мэттью, но надолго ли её хватит? Внутри воришка так и повторял о том, что он больше не беспомощный мальчик. Что у священника больше нет над ним власти. И что сегодня он, как и раздражающий лорд часами ранее, умрёт и справедливость свершится.
— Вечер добрый, — мелодично проговорил Мэттью, обращая на себя внимание священника. — Я знаю, что час уже поздний, святой отец, но молю вас исповедовать меня.
Воришка привычно состряпал самое миленькое личико, по-детски открытое и наивное, как умел. И лишь надеялся, что ужас, всколыхнувшийся в душе в момент, когда священник обернулся, не отразится в глазах. Мучитель стоял так близко, Мэттью видел каждую чёрточку его лица, почти не изменившегося с тех пор, как они виделись в последний раз.
— Что же такого грешного мог сотворить столь юный молодой человек? — чуть улыбнулся священник, внимательно осматривая парня.
Мэттью до чёртиков боялся, что вот-вот на лице священника мелькнёт узнавание собеседника. Что мужчина свяжет этого большеглазого парня с тем мальчиком, которого мучал больше семи лет назад. Но, вероятно, Мэттью сильно поменялся с тех пор. И священник так и не признал в нём того нескладного ещё ребёнка с не поломавшимся голосом.
— Прошу, святой отец, я не могу заснуть, не облегчив душу, — страдальчески проговорил Мэттью и добавил: — Будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд.
В голове на секунду мелькнула мысль о том, что не будь они все сейчас в напряжении, Николас бы несомненно усмехнулся. Его до сих пор забавляло, что Мэттью не только помнил некоторые библейские фразы, но и порой употреблял их, пусть и в шутку.
Благодушно кивнув, священник направился обратно к церкви. Он легонько прикоснулся к локтю Мэттью, чтобы повести его за собой, но этого движения хватило, чтобы мальчишка едва не сжался. Николас, пусть и находился на довольно значительном расстоянии, мог приметить, как напряглась каждая мышца подтянутого тела. Мэттью так и хотелось дёрнуться, выкрикнуть, чтобы тот не смел его больше касаться, и каких невероятных усилий требовалось, чтобы сохранить хотя бы внешнее спокойствие. Сегодня. Это. Закончится.

Священник перестал интересоваться судьбой Мэттью ещё до того, как тот оказался на улице. Мальчишка начал отчаянно сопротивляться и перестал приносить ему извращённое удовольствие. Так что священник просто переключился на других ребят, испуганных, а оттого приятно покладистых. Мэттью же прожил под крышей этой церкви ещё пару лет, пока голос его не стал ломаться. В хоре он петь уже не мог, да и возраст уже подходил для того, чтобы отправиться в работный дом.
Мэттью плохо помнил те два года. Несмотря на то, что священник перестал его трогать, они оставались сущим кошмаром. Жизнь в постоянном напряжении, страхе, что в какой-то момент всё снова может повториться. Видеть каждый день своего мучителя и не иметь возможность хоть что-то сделать.
Впрочем, стоило оставить это в прошлом. Сегодня это закончится.
Оказаться в замкнутом помещении со священником было тяжело. До боли знакомые стены и образа не только не помогали, но делали всё только хуже. Жестокие воспоминания не преминули воспользоваться моментом и тут же вернулись в голову Мэттью, заставляя его сердце биться ещё быстрее. Кажется, священник что-то мило говорил, но из-за шума крови в ушах мальчишка мало что слышал.
Пройдя немного по нефу, Мэттью заставил себя сжать остатки воли в кулак. Он напомнил себе, что буквально за его спиной был Николас, который совершенно точно не позволит никому обидеть мальчишку. Наверняка он двинулся за ними следом, едва священник скрылся в зале церкви. А с другой стороны заходил Джонатан, который, пожалуй, уже взломал замок чёрного хода и тоже тихонько скользил по коридорам.
Им всем нужно было выиграть немного времени, чтобы убедиться, что в церкви — по крайней мере, в главном зале — никого не было. Разбираться ещё и со свидетелями в планы не входило. Так что Мэттью приостановился, довольно странновато глядя на священника.
— Неужели вы и правда меня не помните, святой отец? — поинтересовался Мэттью с легкой лукавой улыбкой.
Не то чтобы от этого было обидно или чтоб это было очень уж важно для Мэттью. Конечно, становилось не по себе от понимания, что мужчина настолько не волновался о совершённом, что и в памяти эти преступления не хранил. Но не более того.
— Мы где-то встречались? — явно напряг память священник.
— Да-а, — протянул Мэттью и улыбнулся шире. — Томас передаёт привет. Вы и его не помните? Ах, да, это же не вы вытаскивали его из бельевой верёвки лет шесть назад.
На лице священника отчётливо мелькнул испуг. Этот случай он помнил явно хорошо. Вряд ли он тут же узнал Мэттью, но логическую цепочку провести было не сложно. Перед ним явно находился один из мальчишек, кто по понятным причинам знал истинную причину самоубийства упомянутого Томаса.
Возможно, этот страх сменился бы агрессией. Вряд ли священник посчитал бы даже подросшего парня угрозой. Но этому не суждено было случиться — скрипнул и стукнул затвор двери, Николас заблокировал выход. Мрачной фигурой он двигался навстречу, и его священник явно испугался куда сильнее. Кроме того, не нужно было напрягать память, чтобы вспомнить недавние и очень явные угрозы.
Мужчина рванул по проходу, а следом за ним, сверкнув в сумрачном свете непогашенных свеч, полетел нож. Мэттью даже вздрогнул, прижав на пару секунд ладонь к сердцу. Всё же он стоял в том же узком нефе, так что был предельно благодарен за то, что Николас оказался очень точным. Пробормотав под нос что-то вроде «fucking God» под вопль падающего от боли священника, Мэттью бросил краткий взгляд на Николаса и пошёл вперёд.
Удивительный факт — глядя на то, как, морщась от сильной боли, священник нелепо пытался уползти от них, Мэттью ощутил, как страх выпускает его из своих тугих щупалец. Мужчина уже не выглядел опасным. Он не выглядел тем, кто хладнокровно мучал мальчишек, теша свои похотливые намерения. А скоро он и вовсе будет выглядеть жалким. Месть и правда помогала, и Мэттью зря сомневался, что не сможет смотреть на мучения священника. На деле оказалось, что очень даже мог. Даже хотел этого.
При приближении двоих фигур, священник изрыгал проклятия вперемешку с какой-то жалкой мольбой о том, что они не хотят осквернить святое место, не хотят гореть за содеянное в аду и всё в таком духе. Мэттью присел на край скамьи, довольно безучастно глядя на только начинающиеся страдания.
— Но я уже в аду, — вкрадчиво проговорил он. — Ты для меня его создал. Но знаешь что? Я связал свою жизнь с дьяволом, и мне это понравилось.
Получилось довольно двусмысленно, и Мэттью не мог не бросить ещё одного взгляда на Николаса. Правда ведь, сущий дьявол. Улыбнувшись покровителю, Мэттью пробормотал:
— По крайней мере, он не лжёт, покрываясь добродетелью.

Несмотря ни на что, Мэттью всё равно не стал склонным к особому насилию. Как выяснилось опытным путём, он мог убить человека без зазрения совести, но всё же была огромная разница — быстро перерезать горло или заставить кого-то страдать. Мэттью не мог себе представить, чтобы он, даже испытывая сильную ненависть, долго и хладнокровно пытал человека. Нет, этого он точно бы не смог.
Обычно Мэттью и смотреть на это не нравилось. Пока тот же лорд Уилкокс испытывал удовольствие от осознания, каким жестоким был человек рядом с ним, Мэттью предпочитал знать об этом лишь в теории. Да, принимать сей факт, но всё же избегать возможности лицезреть суровые расправы над кем бы то ни было. Но во всех правилах обязательно имелись исключения. И сейчас Мэттью не испытывал ни капли жалости, глядя на мучения того, кто однажды столь же безразлично издевался над ним самим.
Единственное, за что мальчишка переживал — за пресловутую акустику, что разносила и их голоса, и, тем более, крики священника по всей церкви. Мэттью знал лучше прочих, что с окончанием церковных служб жизнь на местной территории не прекращается. В любой момент рядом могли оказаться ненавистные монашки или вернуться служки. И Мэттью-то легко может спрятаться или сбежать незамеченным, но с ним был Николас. Оставалось надеяться, что Джонатан надёжно подстрахует их и предупредит, если кто-то поднимет тревогу.
Николас тем временем перехватил инициативу общения со священником и был куда более точен в выражениях. Мэттью видел, как лежащий на полу мужчина побледнел ещё сильнее, уже не столько от боли, сколько от ужаса.
Перехватив взгляд Николаса, Мэттью забавно поморщился в ответ. Он понимал желание покровителя отрезать, так сказать, самую грешную часть, но, честно говоря, совершенно не горел желанием видеть причиндалы священника. Снова.
Однако останавливать Николаса воришка не стал. Тем более, что спустя пару секунд пришлось поморщиться ещё раз от звука сломанного хряща. Мэттью сморгнул и даже с каким-то удивлением посмотрел на окровавленное лицо священника — он ещё никогда не видел, насколько сильно может сместиться нос от перелома. Такое чувство, будто его отсоединили невидимой рукою и просто перенесли на другую часть лица, совершенно для того не приспособленную.
За этим презабавным размышлением Мэттью отвлекся от продолжающегося желания Николаса лишить священника его достоинства. Но с интересом посмотрел на последнего, когда прозвучало предложение, от которого было сложно отказаться. Священник уже явно догадался, что с ним тут не шутки шутят, и Николас легко претворит в жизнь всё, о чём говорил. Так что глаза его характерно забегали, мужчина судорожно пытался вспомнить хоть что-то, что могло ему помочь. И Мэттью правда стало любопытно — поможет ли ему животный страх восстановить пятилетней давности воспоминания?
Николасу же мальчишка улыбнулся в ответ. Прозвучало забавно, несмотря на весь ад происходящего. Но подсказывать Мэттью и впрямь не спешил. Паника, как оказалось, помогала плохо. Зато инстинкт самосохранения всё же подстёгивал что-то в голове, и когда Николас потянулся за тем, чтобы исполнить угрозу, священник завопил:
— Я помню тебя! Помню! Я… я… я не помню имя, я звал тебя ангелом. Маленьким ангелом. Из-за твоего голоса. Прошу… Бога ради прошу… ты был таким добрым мальчиком, прошу…
— Да, был когда-то, — протянул Мэттью, соглашаясь. — Напомнить, что со мной стало?
Судя по скулежу священника и нелепым попыткам извиниться за содеянное, он и сам неплохо помнил, что творил. Тем не менее Мэттью легко поднялся на ноги, на пару мгновений отходя от основного места событий. Его откровенно раздражали слова священника. То, что он вновь назвал его «ангелом». То, что взывал к доброте, которую сам же и уничтожил.
— Я хочу, чтобы ты вспомнил всё, как помню это я, — вкрадчиво проговорил Мэттью, передавая Николасу свечу.

Скорее всего священник не думал сейчас ни о чём, кроме как о выживании. Боль и страх подстёгивали сознание, которое лихорадочно перебирало все возможности и слова, что помогли бы остаться в живых. Сторонние мысли покинули голову, чтобы сохранить оставшийся ресурс, только и всего.
Мэттью прекрасно это видел в путанных словах священника, в некоторой неискренности его раскаяния. Сейчас этот человек говорил только то, что от него якобы желали услышать. Как и все люди, он просто хотел жить. И, пожалуй, даже не мог ощутить стыд за сотворённое искренне и в полной мере.
Так священник не мог понять и того, что никакие слова в мире его уже не спасут. Как никакие слова не могли излечить душевных ран, нанесённых Мэттью. Прошлого не изменить, а будущее — как безмолвно определили и Мэттью, и Николас — определённо станет лучше без извращённого священника. И даже не только для них двоих.
В моменты, когда становилось особенно противно наблюдать за пытками, Мэттью вспоминал об этом. О том, что совсем недалеко, в приюте, наверняка прямо сейчас лежал мальчик или даже несколько ребят, вздрагивающих от каждого звука за дверью. Боящихся, что этот самый священник придёт за ними и позовёт с собой снова. Мальчишки, ощущающие противное чувство ненависти к себе за то, что позволяют делать с собой такое. Несущие ответственность за то, в чём ни капли не виноваты.
Желание Мэттью жить в своё время оказалось куда сильнее прочих превратностей судьбы. Но другие могли не найти в себе столько сил и сломаться окончательно. И во всём этом был виноват один лишь человек. И Мэттью вновь не испытывал жалость к нему, его мольбам и крикам. Он заслужил самые жестокие пытки. Раз уж тот самый милостивый Бог ничего не мог поделать с этим, они с Николасом восстановят справедливость сами.
Священник тем временем судорожно пытался придумать, что ему сказать на вопрос о свечах. Вопрос был патовым. Скажешь «нет», и этот страшный человек с тростью разозлится из-за того, что только его спутнику досталось больше всех. Скажешь «да», и результат будет таким же. Мэттью знал, что другие мальчики тоже были «очищены святым огнём». Не так сильно, как он. Обычно после нескольких процедур ребята становились покладистыми. Никто не желал вновь испытать огонь на обнажённой коже.
— Тш-ш, — чуть наклонился к священнику Мэттью, когда и ему досталась порция «священного огня» от церковной свечи. — Ты же не хочешь, чтобы нас услышали?
О, он явно возвращал слова священника ему самому. И делал это с некоторым удовольствием. Это как будто помогало уменьшить полученную травму. По крайней мере, Мэттью тоже чувствовал особенное удовлетворение. И потому, что священник больше не имел над ним власти, и потому, что несправедливость хотя бы этой части жизни подходила к концу. Больше Мэттью не задумается над тем, почему такой человек, как этот, беззаботно продолжал жить и радоваться жизни на якобы святой территории, когда за его спиной стояли десятки сломанных судеб.
В какой-то момент, устав от боли и ужаса, священник принялся молиться. Как будто только сейчас вспомнил о том, кем работал и был. Но, скорее всего, просто хватая надежду хотя бы на то, чтобы отмолить все грехи перед смертью и попасть в рай, как говорилось в священном писании. Главное ведь искренне покаяться.
— Ты серьёзно думаешь, что Он услышит такого, как ты? — поморщился Мэттью. — Ты жалок. Имей смелость хотя бы уйти с тем, что ты сделал.

Порой Мэттью было настолько противно, что он отводил глаза, давая себе возможность передохнуть. Но даже в такие моменты он не сомневался в верности их замысла. И, конечно же, не стал думать о Николасе, творившем такие вещи, хуже. В некотором смысле Мэттью даже нравилось смотреть на то, как человек, внушавший ему ужас столько лет, становился жалким куском мяса, истекающего кровью и не могущего уже даже кричать.
Каждый раз, когда Мэттью хотел было попросить это закончить, он вспоминал и о тех мальчиках, и о себе из прошлого. И каждый раз ему казалось, что прошедших минут недостаточно, чтобы священник в полной мере ощутил на своей шкуре чужие страдания. Впрочем, и часа не стало бы достаточно. Боль — меньшая из бед, это Мэттью знал по себе. Она забывалась, даже если оставались шрамы. Насилие оставляло более глубокие раны, и испытать это на себе священник, к сожалению, не мог.
В конце концов, Николас остановился. Пора было уже уходить, они и так подзадержались из-за этого выродка. Мэттью без особых колебаний принял из рук покровителя нож. В конце концов, этот акт можно было даже назвать милосердным. Смерть прервёт все эти земные страдания и мучения и положит боли конец. Так что Мэттью даже не считал это каким-то убийством. Священник мог бы его даже поблагодарить за быстрый конец.
— Надеюсь, Томас сделает с тобой то же самое и в загробной жизни, — попрощался Мэттью с тем, что совсем недавно звалось человеком.
С силой он загнал нож под челюсть, снизу вверх. Лезвие было острым и длинным, пропоров хрящи, оно вошло в мозг, как в масло. Священник затрясся в агонии, но, по сути, он уже был мёртв. И вновь Мэттью подумал, что тому даже повезло, что Николас решил дать возможность бывшей жертве поставить последний штрих. Смерть могла быть куда мучительнее и дольше, если бы нож пропорол брюхо, пронзил бы сердце или гортань.
Мэттью поднялся на ноги куда легче, возвращая Николасу его нож. Несмотря на весь ужас происходящего и душащий тяжёлый запах крови и палёной кожи, мальчишка чувствовал облегчение. Теперь прошлое по-настоящему осталось в прошлом. Всё действительно закончилось сегодня.
Николас начал что-то выводить на алтаре, и Мэттью тихо усмехнулся, увидев из-за плеча, в какое слово складываются буквы. Это было действительно умно. Оставалось только надеяться, что никто из местных не решит отмыть алтарь, чтобы скрыть такую постыдную правду про их церковь до прихода бобби.
— Спасибо, — тихо же проговорил Мэттью, приподнимаясь на цыпочки, чтобы кратко поцеловать Николаса.
Наверное, со стороны это смотрелось до отвращения ужасно. Изувеченное тело рядом ещё не начало остывать, оба так или иначе были пропитаны запахом крови и ужаса, и всё это в церкви, якобы священном месте. Но божественная молния в них так и не ударила, а Мэттью действительно был благодарен Николасу за всё случившееся.
Оттерев кровь от перчаток и ножа, Николас приказал Мэттью уходить, предупредив Джонатана. Но воришка помедлил, чуть задумчиво глядя на покровителя меньше секунды.
— Нет, ты иди, я открою дверь и догоню вас, — проговорил в ответ Мэттью.
Конечно, было маловероятно, что именно в тот момент, как отворится засов, в церковь кто-нибудь захочет войти, но Мэттью бы не хотелось испытывать эту удачу. Он, как бы то ни было, всё равно был быстрее Николаса. И пока того могли заметить, торопливо идущего по нефу, у Мэттью было куда больше шансов остаться незамеченным. Он и церковь с её укромными уголками лучше знал, и, извините, мог быстро бегать.
Впрочем, это не пригодилось. Мэттью дождался, когда Николас исчезнет в коридорах, постоял ещё немного в компании священника, который уже никому не смог бы навредить, и отворил засов. Неслышной тенью он скользнул вдоль стен — на всякий случай — и ровно так же скрылся в коридорах, следуя к чёрному ходу. Никто главный вход, судя по тишине, так и не открыл, и Мэттью быстро и безопасно воссоединился с братьями Стриклендами, ныряя в экипаж следом за ними и блаженно выдыхая.

Мэттью полагал, что, оказавшись в экипаже, он вновь окажется самим собой — будет болтать обо всём подряд, чтобы не сидеть в тишине. Нервозности или волнения, какое он испытывал по дороге к церкви, больше ведь не было. Однако говорить и праздно улыбаться всё равно не хотелось. Слишком много впечатлений, несмотря на продолжающееся чувство удовлетворения. Так что Мэттью в какой-то момент по-простому подлез Николасу под бок, да так и просидел всю дорогу в этих почти объятиях, которые сам же и навязал.
Особенно он ни о чём не думал. Естественным образом вспоминал сотворённое, но не зацикливался на этом. Думал о Николасе, чувствуя его тепло. О том, что мужчина сделал для него за эти дни больше, чем кто бы то ни было за всю его, Мэттью, жизнь. И тоже мечтал о том, чтобы отмыться от тяжёлых запахов крови и смерти, уже дважды за один день преследовавших мальчишку, да оказаться в несколько других объятиях Николаса.
По тем же причинам Мэттью не слишком жалел, когда Джонатан решил не оставаться на ночь. Конечно, воришке хотелось познакомиться с младшим братом Николаса ближе, но явно не сегодня, не после всех пережитых эмоций. Возможно, их пути пересекутся ещё раз в менее напряжённых обстоятельствах, и тогда Мэттью будет рад поболтать с парнем.
Распрощавшись с тем, воришка привычным ходом направился следом за Николасом вверх по лестнице. Тот отдал распоряжение дворецкому о позднем чае, и краешком сознания Мэттью подумал, что покровитель несколько поторопился. Не факт, что сразу после горячей ванной они пойдут в гостиную наслаждаться чаем. Мэттью бы точно сперва насладился кое-чем другим, имеющим свойство прекрасно снимать всяческое напряжение — как физическое, так и эмоциональное.
Однако воришка смолчал. Там ясно будет. Пока же он с привычным удовольствием наблюдал, как Николас неторопливо раздевается, набирая в ванную воду. Даже такое чудо (для уличного мальчишки), как рабочий водопровод, позволяющий не таскаться с отдельно нагретыми вёдрами воды, не мог отвлечь от любимого зрелища.
Правда, на сей раз Мэттью решил не оставаться в стороне. Он немного посмотрел на то, как устраивается в горячей воде Николас, и решил, что это всё же донельзя странно сидеть вот так рядом и молчать. А никакая сторонняя тема в голову так и не приходила, да и обсуждать по делам им пока было нечего. Тема со священником явно исчерпала себя, а про картину они уже проговорили всё утро.
Так что Мэттью поднялся и тоже принялся раздеваться. Ванная казалась достаточно большой, чтобы вместить их обоих. А Николас казался тем, кто не собирался противиться такой неожиданной компании. По крайней мере, Мэттью видел в его глазах тот же интерес, какой, пожалуй, сверкал и в его собственных минутами ранее.
Хотя мальчишка уже ни раз обнажался перед Николасом, сейчас он вновь испытал то нелепое смущение, какое чувствовал уже не единожды рядом с мужчиной. Было что-то особенно интимное в этом раздевании в полной тишине под почти неотрывным взглядом. Обычно ведь Николас немало помогал ему снять одежду, и в этом процессе всё проходило естественно.
— Ты снова забыл, как моргать? — улыбнулся Мэттью, естественным образом желая избавиться от непривычного и странного чувства стеснения.
Стянув последний элемент одежды, мальчишка забрался в ванную, сперва расположившись напротив Николаса. Но быстро понял, что так ему не очень нравится. Да, они не мешали друг другу мыться, но… какое удовольствие прикасаться один к другому только ногами? Так что Мэттью ловко перевернулся, стараясь случайно не задеть больное колено, и снова по-простому ввернулся в объятия Николаса, прижимаясь спиной к его груди.
Вот так молчать друг с другом было гораздо уютнее. Жаль прикасаться Мэттью имел возможность только к рукам и бёдрам мужчины. Однако не преминул воспользоваться этой малой, но приятной возможностью.
Через минуту он первым же и нарушил тишину. Правда, тема, несмотря на эротичность обстановки, оказалось совсем не милой. Вся эта череда убийств не выходила из головы Мэттью. Да и близость к Николасу воскрешала в памяти утренние сомнения. Теперь, правда, идея тайком облазать кабинет в поисках чего-то, связанного с Уилкоксом, не казалась воришке удачной. Николас заслуживал доверия, особенно после сегодняшнего вечера.
— Утром я встретил твоего бывшего лорда, — без предисловий проговорил своим мелодичным голоском Мэттью, рассеянно поглаживая собеседника по предплечьям. — Теперь он тоже никому больше не причинит боли.

Пожалуй, место и время были не самыми подходящими для подобных признаний. По крайней мере, для нормальных людей. Но ни Мэттью, ни Николаса вряд ли даже с натяжкой можно было причислить к подобным.
Оба только что совершили убийство, так почему бы не сообщить и о другом? Мэттью казалось, что сейчас, когда они лежали в объятиях друг друга, обнажёнными, они были чуточку более открытыми один перед другим. Вот он и решил поделиться утренним происшествием. Выбрав более честный способ, чем тот, что витал в голове по утру.
Однако реакция Николаса всё ещё немного беспокоила Мэттью. Так что, произнеся две коротких фразы, мальчишка замолчал в ожидании. Он ощутил, как Николас, чуть наклонившийся к его уху, замер, и их неторопливые тонкие ласки прервались. Сердце успело пропустить удар, пока мужчина не заговорил, и в голосе его послышалось некоторое волнение.
Правда, волнение это, как оказалось, обошло стороной покойного лорда и было направлено исключительно на Мэттью и его безопасность. Это отозвалось чем-то приятным в душе. Мальчишка улыбнулся под нос.
— Нет, — проговорил он, добавив место, где он встретился с Уилкоксом. — Было слишком рано для этого района, все ещё спали. Я даже успел убрать все следы.
Секунду Мэттью невольно анализировал ответ покровителя. Не было похоже, чтобы его хоть как-то взволновала новость о смерти бывшего любовника от руки настоящего. Пожалуй, зря Мэттью накрутил себя. Хотя, если так подумать, то его чувства накрутил сам Уилкокс, будучи уверенным в своей мнимой неприкосновенности.
— Если бы меня кто-то заметил, я бы не стал подставлять тебя, возвращаясь к твоему дому, — добавил воришка, чуть повернувшись на Николаса.
Вряд ли подобный диалог можно было назвать романтичным, но вот откровенным — точно. И, как казалось Мэттью, им очень не хватало этой откровенности. Сейчас они будто делали ещё маленькие шажочки навстречу друг другу и совместному доверию.
Мальчишка вновь ощутил тонкое дыхание возле уха, а следом и лёгкий, нежный поцелуй. Он улыбнулся шире, на миг прикрывая глаза. Правда, следующая фраза Николаса заставила вынырнуть из этого невесомого блаженства. Мэттью повернул голову, почти укладывая её на плечо мужчины, чтобы посмотреть на него.
— Я и не думал скрывать от тебя это, — сказал он без капли лжи. — Просто было бы странно войти в дом со словами «привет, я скинул тело лорда в Темзу, что на завтрак?».
Лежать так долго было неудобно, шея быстро начала ныть, так что Мэттью вновь выпрямился, уложив поверх рук Николаса, всё ещё обнимавшего его, свои. Он снова помолчал секунду, а когда опять заговорил, голос его звучал несколько смущённо.
— Он много болтал про тебя и ваши отношения, — протянул мальчишка. — Уверял, что ты снова к нему вернёшься и всё такое. Я боялся, что…
Мэттью запнулся, посчитав слово «боялся» слишком уж громким. Звучало, как какое-то признание, а оттого смущало ещё сильнее. Но придумывать что-то другое уже не стал, это было бы как-то совсем странно, так что упрямо продолжил:
— …что ты всё ещё хранишь что-то из прошлого. Он говорил про письма и твои рисунки, и мне сперва хотелось перевернуть весь дом, пока ты спишь, чтобы убедиться… в чём-то. Знаю, это глупо, но он меня так выбесил с утра.
Это было донельзя забавно, но Мэттью, по привычке болтавший при Николасе обо всём, даже если это всё смущало его, даже на каплю не понимал, что прямым текстом описывает мужчине собственную ревность. То есть у него даже мысли не возникало, что это она и была. Что он так сильно заревновал Николаса к бывшим отношениям, что чуть не совершил глупость, которую сейчас описывал.
Мэттью понимал, что все эти странные желания брали начало в злости, вызванной словами лорда. Только вот не проводил связи и не задавал себе вопроса — а почему, собственно, эти слова так сильно раздражали его?

Отчего-то Николасу не понравилось заявление Мэттью о том, что тот не хотел бы подставлять покровителя, будучи пойманным на месте преступления. Мальчишка буквально спиной ощутил, как тот нахмурился, пусть в голосе Николаса вновь явственно прозвучала некоторая забота и беспокойство. Мэттью уже открыл было рот, чтобы торопливо добавить — он несомненно нашёл бы Николаса позже через знакомых доверенных лиц. Казалось, вести бобби прямо на порог покровителю было откровенно подлым.
Секунды размышлений над словами Николаса хватило, чтобы рот закрылся, так не произнеся и не звука. Было бы подлым исчезнуть вот так неожиданно, заставляя мужчину нервничать и гадать, что же произошло. Да и возможностей у Николаса как-то выправить ситуацию было, откровенно говоря, куда больше, чем у уличного пройдохи. Что мог Мэттью, кроме как прятаться по знакомым закоулкам грязного Лондона? Да и надолго бы его хватило, если бы бобби взялись за него не по какому-то мелкому воровству, а за убийство аристократа?
Пожалуй, Николас был прав. Но сейчас эту тему оба, не сговариваясь, продолжать не стали. Какая-то она была слишком серьёзная для довольно интимного времяпровождения в ванной. Даже сам факт убийства Уилкокса оказался не столь серьёзным, а ещё немногим позже Николас и вовсе развеселился из-за смежной с этой темы.
Мэттью же вновь накрыло волной непонятных сумбурных эмоций. Он и стеснялся-то потому, что находил в силу своей «отношенческой неопытности» подобные признания сущей глупостью. Не имея никакого любовного опыта за спиной, Мэттью не знал, как выражать собственные чувства, а когда что-то как-то, пусть и странно, получалось — всё казалось таким нелепым! И пока Николас опасался, что его увлечение рисованием посчитают глупостью, Мэттью считал, что его любовник посчитает глупостью его дурацкую влюблённость.
— Ревнивый? Я не ревнивый, — улыбнулся воришка, чуть брызгая водой с пальцев куда-то через плечо, предположительно в лицо Николаса. — Зачем бы это мне ревновать к трупу? Это было бы странновато, не находишь?
Конечно, когда эмоции начинали зашкаливать, и Мэттью в них откровенно терялся, он принимался привычно отшучиваться. Этим Николаса уже было не обмануть. Хотя стоило отдать должное его терпению — диковатый уличный мальчишка никак не мог сообразить и принять тот факт, что его влюблённость давно уже перешла все границы. Тех, кто просто нравится, не ревнуют. По крайней мере, не так, чтобы без застенчивости убить конкурента.
Однако Николаса это нелепое признание только продолжало веселить. Дав некоторую передышку спутнику и более серьёзно поведав о сожжённых письмах (на что Мэттью кивнул, поверив), мужчина вновь тихо рассмеялся. Честно, воришка уже даже засомневался, что ему так нравилось лицезреть улыбку на этом смуром лице. Ведь издевался же, откровенно и безнаказанно издевался над мальчишкой!
— Я не ревную! — воскликнул Мэттью, извернувшись даже в ставших более крепкими объятиях, чтобы ущипнуть негодяя за бедро. — И Мэри я никогда не трону, она рассказывает забавные истории из твоего детства. Тьфу… я вообще никого не трону, я вор, а не убийца. Этот хрен с горы буквально вынудил меня своими…
Когда мысли облеклись в слова, логическая цепочка сработала быстро. Мэттью действительно никого не убивал до встречи с Уилкоксом, и тот одними лишь историями из прошлого довёл мальчишку до того, что он позабыл о воровском призвании. А камнем преткновения стал никто иной, как Николас.
— Боже мой, я что, правда тебя ревную? — удивлённо выдохнул Мэттью, для которого это и правда стало некоторым откровением.
Сколько же было ещё этих дурацких откровений? То он осознаёт (ну хотя бы не вслух), что влюблён в Николаса. Теперь оказывается, что ещё и ревнует до какого-то безумия. А завтра что, выяснится, что это уже вовсе не простая влюблённость? Мэттью вновь ощутил какую-то лёгкую тревожность. Он, как рыба, выброшенная на сушу, понятия не имел, в каком направлении ему двигаться и что вообще делать с этими откровениями.
— Зато теперь лорд может хвастаться в загробном мире, что во многом был первым, — пробормотал чуть позже Мэттью, вновь расслабляясь в объятиях Николаса. — Твоя первая влюблённость, моё первое убийство.
И усмехнулся, находя эту шутку действительно забавной. Какая жизнь, такие и шутки.

Разумеется, Мэттью видел, как к нему относился Николас. И понимал, что больше ни к кому другому мужчина такого не испытывает. Воришка всегда был рядом с тех пор, как они встретились во второй раз, и лично наблюдал за тем, как Николас общается с посторонними людьми или даже близкими. Он был совсем не таким, каким становился, оставаясь наедине с Мэттью, и это сложно было не заметить.
Просто в голове почему-то не щёлкало на простой, казалось бы, вещи — если Николас был явно расположен к своему юному спутнику, и Мэттью был в него влюблён ответно, то, да, они находились в отношениях. И, да, Николасу была важна влюблённость глупого воришки, он ведь чувствовал то же самое. Он не стал бы смеяться над этим.
Вероятно, Мэттью просто привык за жизнь к тому, что он никому не нужен. Ему некому было говорить тёплые слова любви, а с его чувствами никто никогда не считался. Было попросту сложно перестроиться, что теперь всё могло быть иначе. Мэттью до сих пор не привык ложиться с Николасом в одну кровать не секса ради, а для сна. Что уж говорить про более сложные привычки, вроде как жить с кем-то по-настоящему, в отношениях.
Забавным и одновременно с тем грустным было ещё и то, что Мэттью не считал Николаса каким-то неподходящим для любви. С первых дней мальчишка, напротив, полагал, что его покровитель был самым обыкновенным человеком, как и все, заслуживающим лучшего, заслуживающим счастья, в чём бы то ни заключалось. Вместе с тем Мэттью не считал этим счастьем себя. Кто он был такой? Всё ещё дикий уличный пацан. Слишком «грязный» для нормальных отношений, недостаточно озлобленный для тёмной работы.
Пожалуй, это заниженное самомнение тоже способствовало тому, что Мэттью, пусть и видел приязнь Николаса к нему, не воспринимал её, как нечто серьёзное. Наверное, в глубине души думал, что это временно, как и всё в этой жизни. А психологическая травма, так или иначе нанесённая помершим уже священником, только усугубляла все эти душевные терзания. Разве у такого, как Мэттью, могло всё складываться хорошо?
Однако терпение Николаса, вероятно, начало подходить к концу. Конечно, ему хотелось быть на одном эмоциональном уровне с тем, в кого он был влюблён. Наверное, поэтому и начал подводить Мэттью к этим простым для многих заключениям. Сперва о ревности, а затем, даже не дожидаясь, когда воришка переварит эту мысль, об отношениях.
— Откуда мне знать? Я никогда не был в отношениях, — проговорил в ответ Мэттью, улыбнувшись от последних слов, признав их приятными.
Он немного разомлел от вкрадчивого голоса Николаса и его прикосновений, от горячей воды и простой близости столь же обнажённого тела мужчины. А вместе с физической расслабленностью разум тоже как будто бы выдохнул, и вот уже второй раз за вечер Мэттью просто выбалтывал всё, что приходило на ум. Так что следом за первыми двумя фразами, без остановки, мальчишка проговорил и следующее:
— Ты первый, кого я… полюбил.
Мэттью отчётливо запнулся в конце предложения. Можно было не гадать, чтобы понять — мальчишка осознал, что именно он говорит, только когда болтливый язык уже выдал большую часть. Замолкать в процессе было уже бесполезно, Николас не дурак, сразу явно понял, что последует за этим «первым». Так что Мэттью выдавил из себя последнее слово, пусть оно и прозвучало куда более растерянно, чем все предыдущие.
А вот после этого спонтанного признания Мэттью замолчал. Его сердце билось так сильно, что мальчишка боялся, Николас почувствует это под пальцами. Почему-то стало страшно. Так, как бывает, когда шагаешь в темноту, в какую-то неизвестность, пропасть. И, несмотря на признание Николаса в том, что ему очень понравилась эта ревность, на его отчётливые слова о нормальности сего явления в отношениях — их отношениях! — Мэттью всё равно ощутил, как будто сделал что-то не то.

Мэттью и сам немало путался в собственных желаниях и эмоциях. Ему хотелось быть с Николасом всё время, стать ближе к этому человеку. Не потому, что тот продолжал являться его покровителем, давал еду и кров, а потому что Николас мальчишке донельзя нравился. Мэттью постоянно ловил себя на разных мыслях и далеко не все они были сексуального характера. Когда мальчишке было тревожно, обидно или он испытывал другого рода негатив, он чуть ли не мечтал оказаться в объятиях Николаса. Он знал, что этот человек, такой жестокий для многих, мог избавить его от тяжких мыслей, всего лишь прижимая к себе.
То и дело хотелось хоть как-то прикоснуться к Николасу, поцеловать его. Не передавая какого-то особенного настроения, а просто так, потому что он был рядом. И с каждым днём, проведённым подле покровителя, эти мысли становились всё сильнее. Что было вполне естественно для человека, чья влюблённость перетекала в более глубокое чувство.
Только вот Мэттью не всегда претворял свои желания в реальность. Сперва ему казалось, что Николасу это не нужно. Тот ещё не начал проявлять собственной инициативы, и, пожалуй, в те дни для воришки всё это действительно было какой-то влюблённой игрой. Узнать границы и возможности, подразнить смурого мужчину своими чувствами.
Потом ответная влюблённость Николаса стала очевидной, но и это почему-то не помогло. Мэттью становилось страшно, он то и дело порывался отдалиться, сбежать от всего происходящего. Сам не понимал почему. Ему до боли хотелось стать ближе, принадлежать Николасу по-настоящему. Но едва он делал шаг вперёд, как страх толкал его назад, и Мэттью метался в собственных чувствах, запутывая и любовника этими поступками.
Живи они позднее, мудрые врачи давно бы разъяснили такое поведение. Неужели они оба думали, что насилие в юном возрасте не оставит на сердце следов? Конечно, Мэттью было страшно любить и не менее страшно быть любимым, ведь единственный человек, кто проговаривал такие слова и был близок с ним, вытворял просто жуткие вещи.
Увы, им приходилось разбираться в происходящем самостоятельно, безо всяких подсказок. Но пока, лёжа в ванной, в этой очень близкой и интимной атмосфере, Николасу хватало собственной мудрости и, пожалуй, того же желания сблизиться сильнее. Они и правда сделали огромный прыжок навстречу друг другу.
Мэттью чувствовал то же тепло, разливающееся внутри груди от ответного признания Николаса. Страх не до конца отпустил его, но сейчас хотя бы не хотелось сбежать. Напротив, Мэттью, как уж мог, прижался ближе к обнажённому телу мужчины, прикрывая глаза от его нежных поцелуев и горячего шёпота.
— Я уже твой, — так же тихо, но искренне отозвался мальчишка.
Он переплёл пальцы с пальцами Николаса, сперва крепко сжимая его руку. А затем поднимая ту из воды, чтобы прижаться лицом к его ладони. Щекой и губами, продолжая держать глаза закрытыми и как будто прячась за этим прикосновением от самого себя.
Мэттью не мог себе и представить кого-то другого рядом с собой. Сразу как-то вспомнились паршивые поползновения одного из гостей «Гнезда» в его сторону. Как было противно в тот момент от чужих прикосновений. Как же тогда впервые захотелось спрятаться в объятиях Николаса, пусть их и связывала на тот момент одна лишь ночь, проведённая вместе.
Но так ночь уже о многом сказала Мэттью. У него всегда был выбор. И его ни к чему не принуждали в этих отношениях. И это уже позволило ему доверять Николасу.
Чуть позже Николас задал ещё один личный вопрос, и Мэттью, пусть и немного запинался, пытаясь вернее передать свои мысли, но всё же был спокойнее, чем раньше. Не такой растерянный, не такой испуганный. И, в целом, Николас довольно верно интерпретировал произнесённую ранее фразу — Мэттью и впрямь хотелось доверия, как делового, так и личного.
— Я имел в виду, что мы уже прошли через некоторое дерьмо вместе. И я никогда тебя не подводил. И никогда не подведу, — проговаривал мальчишка, вновь поглаживая собеседника по обнимающим рукам кончиками пальцев. — Так что… наверное, мне хотелось больше доверия.
Помолчав немного, Мэттью застенчиво улыбнулся под нос.
— Если честно, было ещё кое-что, — добавил он. — После этого разговора с Уилкоксом, эм… мне было обидно, что он столько о тебе знает, а я нет. Я знаю, вы были знакомы много лет, так что это глупо, но…
Мэттью вздохнул так, будто собирался нырнуть. В общем-то, и собирался, только в метафорическом плане, проговаривая очень уж откровенные вещи. Без привычных шуток и улыбочек, так же рассудительно, как и в тот момент, когда отчитывал Николаса за его молчание.
— Мне бы хотелось узнать тебя лучше, — проговорил Мэттью, чуть поворачиваясь, чтобы хоть немного видеть лицо собеседника. — Не этого опасного парня, который всех пугает. Думаю, его я уже знаю.
Мальчишка чуть улыбнулся, пусть это и не было шуточкой вовсе.
— ...а того, кого я вижу в постели и… сейчас.

Ответ Николаса разлился новой волной тепла по телу. И все эти влюблённые признания и неловкие попытки сделать ещё один шажок навстречу уже не казались такими глупыми. Николас определённо хотел того же и давал это понять, так что Мэттью явно приободрился, отгоняя тот иррациональный страх из прошлого подальше.
Если так подумать, они с Николасом были немало похожи друг на друга. У обоих была своя травма от предательства. Да, абсолютно разная, но, так или иначе, повлиявшая и на проблемы с доверием, и, в целом, на становление их личностей. У обоих были свои маски, позволяющие жить в этом прогнившем мире.
Мэттью не питал иллюзий по поводу того, что тот Николас, которого знали все окружающие, не имел ничего общего с ним настоящим. Конечно, нет. Многие черты, пусть и выработались с годами, накрепко припаялись к его личности. То же самое касалось и Мэттью. Он прикрывался маской беззаботного мальчишки, но отчасти он и был таким несносным воришкой с болтливым языком и дурными идеями.
Но всё же была и в нём, и в Николасе часть очень и очень личная, которую они никому не показывали. Кроме, как оказалось, друг друга.
Николас потянулся за поцелуем. Тот вышел не очень ловким, но всё же был приятным. Подумав с секундочку, Мэттью аккуратно развернулся, укладываясь на мужчину лицом к нему. Было совершенно неудобно, приходилось сильно прогибаться в пояснице, но Мэттью решил немного потерпеть. После всех этих разговоров, откровений и нежностей желание поцеловать Николаса нормально стало нестерпимым.
Так что Мэттью удовлетворил и эту свою потребность. И это было не только нежно, но и забавно. В невольных попытках снизить нагрузку на спину, не привыкшую так гнуться, Мэттью давил на Николаса сильнее своим телом, и вместе они то и дело начинали погружаться под воду, сползая ниже. Это заставляло отфыркиваться и посмеиваться, но Мэттью всё равно ещё разочек поцеловал покровителя, а тот и не возражал вовсе.
Разворачиваясь обратно и усаживаясь в ванной, чтобы уже помыться, воришка поймал себя на мысли о том, как всё кардинально повернулось. Ведь когда он поднимался следом за Николасом, раздевался перед ним и забирался к нему в ванную, он думал в основном о сексе. Но несмотря на юность и интимную обстановку непрошенное возбуждение так и не пришло. И настроение резко поменялось, развернувшись в сторону иного толка близости.
Николас вновь решил помочь своему мальчику отмыть всю тяжесть прошедших дней, и Мэттью не противился этому. Мужчина завёл ещё одну немаловажную тему за этим процессом, заставив Мэттью немного призадуматься. Оставаться в одной постели постоянно всё ещё казалось чем-то странным, хотя, откровенно говоря, Мэттью нравилось спать в объятиях Николаса. И нравилось просыпаться рядом с ним.
— Думаю, не нужна, — осторожно проговорил Мэттью, посматривая на собеседника, явно пытаясь поймать его реакцию. — Если я тебе не мешаю.
Вроде бы Николас не возражал, даже когда просыпался в объятиях Мэттью или ощущал, как тот во сне наваливается на него, неизменно подлезая под бок. Но всё же воришке казалось, что, наверное, это не очень комфортно ощущать подобное каждый день. А контролировать эти свои поползновения к мужчине во сне не мог.
Намывшись и выбравшись из уже подостывшей ванной, Мэттью, словно по привычке, принялся вытирать мужчину полотенцем. Он делал это и раньше, и теперь снова испытывал какое-то эстетическое удовольствие. Да, пусть Николас всё ещё в это не верил, Мэттью считал его очень красивым, как лицом, так и телом.
— Ты тоже мой, — с кривоватой улыбочкой проговорил мальчишка, делая шаг навстречу и снова целуя Николаса. — Только мой.
Пожалуй, теперь, после раскрывшейся истории с Уилкоксом, Николас уже не был так удивлён этим «ответным требованиям».