Ребенок, подвергавшийся насилию – это всегда было сложно, опыт предыдущих дел, понимание того, что бывает и куда страшнее – все это никогда не имело значения. Каждый ребенок, которого приходилось вызывать свидетелем переживал свою трагедию, и каждое их дело ломало чью-то жизнь. Если бы Максин сказала, что она привыкла к этому на своей работе, то это значило бы только то, что с это работой пора завязывать, а ей стоит обратиться к хорошему специалисту. Но до сих пор Максин ни разу еще не думал о том, что ей хотелось бы сменить работу – даже когда предлагали. В их работе было много всего отвратительного, нелицеприятного и откровенно страшного, далеко не каждая победа в суде приносила чувство удовлетворения, но победить одинаково хотелось всякий раз.
Максин уже доводилось иметь дело с сектами раньше, еще до переезда в Нью-Йорк, но обычно все было куда проще – даже в самых, казалось бы, миролюбивых общинах случались конфликты, которые приводили в суд. Но вот подобные дела были редкостью в коллекции любого прокурора, над этим делом уже работало несколько дополнительных специалистов, а продолжение только следовало.
Максин наблюдала за допросами пострадавшей девочки, Оливии – до сегодняшнего дня она была их единственной живой ниточкой, ведущий к секте. Кое-что так и было известно только со слов девочки, кое-что удалось раскопать детективам, и чем глубже они копали, тем страшнее становилась картина. Уже то, в каком состоянии нашли подростка случайные прохожие говорило о многом.
Утром Максин узнала, что Оливию пытался забрать мужчина средних лет, представившийся ее отцом – у него были документы девочки, но теперь это уже ничего не значило, кроме того, Оливия все еще нуждалась в помощи и находилось под пристальным наблюдением, так что никто и никуда бы эту девочку не отпустил. Мужчину задержали, предъявить ему пока что было нечего, но и отпустить его просто так не могли. Но девочка его знала, и, кажется, очень боялась. Все это Максин узнала сегодня утром, по пути на работу. Все остальное им предстояло выяснять прямо сейчас, и хорошо бы поскорее – сколько еще таких Оливий, изнасилованных, избитых, запуганных и ожидающих кары земной и кары небесной находились в опасности прямо сейчас никто наверняка не знал.
Максин приехала как раз вовремя, допрос еще не начался.

Любое уголовное дело, в котором задействованы несовершеннолетние, очень быстро – сразу - становится особенным. Не всегда даже важно, в какой именно роли выступают дети, потому что дети-преступники – это такие же искалеченные судьбы, как и дети-жертвы. В отличии от взрослых преступников, дети никогда не становятся плохими сами по себе. Любой ребенок, оказавшийся в системе – это жертва. Жертва обстоятельств и окружения, слишком амбициозных или, наоборот, слишком безразличных родителей, жертва взрослого безразличия. Максин нравилось работать с детьми, хотя эта работа и выматывала эмоционально значительно сильнее, чем работа со взрослыми преступниками. Конечно, и там, и там речь шла о серьезной ответственности за чужие жизни, и допустить ошибку было бы полным провалом. Но работа с детьми требовала особенной подготовки – ребенка нельзя просто взять и вызвать давать показания, потому что уже только это может нанести непоправимый ущерб его психике. Не зря для того, чтобы выступать с суде, любой ребенок должен был сперва пройти процедуру, на которой был бы признан – или, наоборот, не признан, годным свидетелем. Уже сам этот процесс был настоящим испытанием, и ребенка, который через все это прошел, можно было по праву считать героем. Максин знала, как работать с такими детьми, как постараться сделать так, чтобы суд не слишком напугал ребенка, как утешить мать, которой, из-за дикостей системы, даже не позволено иногда видеть, как ее малыш дает показания. Максин знала, что говорить матери, ребенка которой только что признали неготовым давать показания. Обычно это значило, что ребенок еще слишком мал, и уголовное дело пока откладывается в долгий ящик – чаще всего такие дети подвергались насилию со стороны собственных же родственников, дедушек, отчимов, дядь, отцов, старших братьев. Максин знала, что говорить, но, честно говоря, не всегда была уверена, что говорит правильные вещи. Потому что у нее тоже был ребенок, и если бы что-то случилось с ним…
Дожидаясь коллегу, Максин успела взять еще один стаканчик кофе в местном автомате – он был отвратительным на вкус, наверно, от такого разъедает желудок, так что пить это Максин не стала и стаканчик отправился в урну вместе с содержимым. Как раз в это время появился Эрик, и Максин поспешила рассказать все, что сама успела узнать по телефону и вот теперь, только что.
- Он пришел в больницу в пять утра, видимо, надеялся, что девочка будет одна. Представился как Джоран Крауч, но на самом деле его зовут Джо Коламбус, - начала Максин. Пока что им было известно только то, что успели выяснить детективы, а успели они совсем не так много – допрос еще не проводился.
– Представился отцом Оливии, у него были ее документы и даже фотографии, на которых, черт возьми, еще куча детей, мал мала меньше, - и это, конечно, не могло не вызывать серьезного беспокойства – если на фотографиях есть дети, значит эти дети сейчас где-то и, судя по состоянию, в котором нашли Оливию, могут нуждаться в серьезной помощи.
- Детективы пытались разговорить Оливию, но она теперь снова молчит. Я поеду потом в больницу, попробую с ней пообщаться, - кажется, они с Оливией нашли общий язык, до сих пор девочка ей доверяла, но Максин не была так уж уверенна, что утренне происшествие не перечеркнуло все старания.
- Может быть, выяснится что-то про этим детей, если кто-то из них числится в списках пропавших, но пока что они ничего этого не выяснили, - и, конечно, это очень злило Максин, хотя женищна понимала - детективы тоже работают и им тоже не все равно.

Отредактировано Maxine Grant (2019-05-29 18:07:13)

Работа с детьми требовала особых навыков, и, конечно, все прокуроры так или иначе сталкивались с детьми-преступниками или детьми-свидетелями, кто-то постоянно, кто-то очень редко. Так как Максин доводилось работать с детьми чаще, чем многим ее коллегам, пришлось пройти несколько дополнительных курсов, что на самом деле было вполне обычно – дополнительно учиться чему-то были вынуждены все юристы, это помогало в работе.
- Возьму, - соглашается женщина. Психиатр девочке был нужен, и было бы лучше, если с ней, по крайней мере поначалу, будет работать специалист, уже имевший дело с… чем-то подобным. Конечно, в больницах имелись и свои специалисты, и Максин не сомневалась, что среди них встречались отличные профессионалы, но работа с жертвами насилия требовала особых, специфических навыков и знаний, которыми обладали не все. Максин видела, как терялись больничные психиатры, встречаясь с жертвами преступлений, и женщина их не осуждала. Даже они все, сталкиваясь с подобными историями каждый день на протяжении многих лет, не всегда могли относиться к делу без эмоций.
- Он был дважды женат, но с первой женой развелся еще восемь лет назад, у них двое общих детей, но он их не воспитывает. С тех пор трижды переезжал, но всегда жил в Колумбии. В Нью-Йорке на него ничего нет, ни адреса, ни работы, у него даже штрафов за вождение нет, - коротко рассказала Максин. Этого, конечно, было мало, но все же им было, за что ухватиться.
- Попробуем поговорить с первой женой, может быть, она сможет чем-то помочь. Дети еще маленькие, возможно, они развелись не просто так. Вторую жену тоже ищут, если данные о ней правдивые, ей сейчас всего двадцать три. Намного младше него, точно не может быть матерью Оливии, детективы пытаются узнать, не ищет ли ее кто-нибудь. Нет данных о том, чтобы она когда-то где-то работала в Нью-Йорке. Может быть что-то выяснится, если найдутся ее близкие. Думаю, она могла с ним сбежать или что-нибудь вроде того, - они дошли до допросной, где уже сидел задержанный утром в больнице Коламбус и пара детективов. На Коламбуса этого у них и в самом деле ничего не было – людей не задерживают просто за то, что они переезжали или женаты на слишком молодых девушках, или даже за то, что они не работают. Но он пытался представиться чужим именем, и у него были документы на ребенка, который явно и не единожды подвергался насилию. Отпустить его было бы тоже, мягко говоря, не допустимо, а уж учитывая, что наверняка есть и другие дети…

Отредактировано Maxine Grant (2019-10-02 10:20:12)

- Этот Коламбус – та еще темная лошадка. Ты только посмотри, как уверенно он себя ведет, - Максин сквозь стекло сверлит взглядом мужчину, которому, кажется, вообще все равно, что здесь происходит. Он выглядит достаточно самоуверенно, даже несколько вальяжно и нагло – совершенно не похож на того, кто готов признать свою вину в чем-то большем, чем парковка в неположенном месте или остановка у знака «остановка запрещена». Это, конечно, раздражает – такие люди, очевидно виноватые, но ведущие себя словно граждане мира, всегда вызывают бессильную злость. И желание во что бы то не стало доказать их вину, засадить, да на подольше – так, чтобы вообще всем неповадно было. Запуганная Оливия, что встает перед глазами всякий раз, стоит подумать о девочке, только усиливает это чувство. Она же совсем ребенок! Такой же ребенок, как ее сын, как дочери Эрика. А кто не готов сделать все для своего ребенка?...
- Судя по фотографиям, там еще около пятнадцати детей, дошкольников или младших школьников, несколько подростков и совсем молодых девушек, несколько женщин постарше и несколько мужчин. Около тридцати, Оливия тоже помнит примерно столько. Мы пока не можем знать наверняка, кем они все друг другу приходятся, но среди детей, судя по всему, есть и его кровные, - рассказывает Максин. То, что Оливия однозначно не была кровной дочерью мужчины за стеклом, совсем еще не значило, что среди малышей на снимках не было его детей. Возраст некоторых детей давал все основания полагать, что их матерями были те самые девочки на снимках – не многим старше, чем Оливия. Судя по тому, в каком состоянии нашли их пока единственную потерпевшую – насилием, и физическим, и сексуальным, в этой секте не гнушались явно.
- Нам придется перевести ее в другую клинику, и сделать это так, чтобы персонал старой ничего об этом не знал. Не известно, кто еще знает о том, где она находится и может попробовать навестить ее. Знаешь, думаю, даже увидеть кого-то будет для нее сейчас слишком, - они уже обсуждали это с психологами, девочка медленно шла на поправку – ее физическое состояние уже не было таким критически тяжелым, а вот психологическое все еще было совсем плохим. Возможно, более свободная обстановка и что-то, что нравится Оливии, пошло бы ей на пользу.
- Надо найти что-то, где она не будет в четырех стенах, вероятно, больница ее тоже пугает. Но помощь ей все еще нужна, поэтому выписать ее совсем тоже нельзя.  Попробую пообщаться с ней снова, может быть, удастся немного ее разговорить, - информации у них и без того было мало, потому что на контакт Оливия шла с трудом. Максин в некоторой степени «подружилась» с девочкой, по крайней мере та ее не боялась и, кажется, иногда даже охотно сообщала какие-то мелочи. Но теперь девочка снова молчала, и Максин опасалась, что им придется начинать все с начала. Так часто было, когда речь шла о работе с детьми, и это, к сожалению, всегда было на руку подозреваемым и их адвокатам – последние вовсе не были плохими людьми, но на перекрестных допросах не гнушались вообще ничем.
Допрос продолжался, но ничего нового и дельного. Ходили вокруг да около, Коламбус улыбался, шутил, ему было хорошо и спокойно. Он пока даже адвоката не требовал, уверенный, что тот ему ни к чему – он же очень «честный гражданин».
- Я позвоню тебе, если хоть что-то прояснится, - пообещала Максин на прощание.
 

Максин прекрасно знала всю последовательность их дальнейших действий, и точно знала, что легко не будет. С детьми в суде не бывает легко, и не важно, сколько лет этому ребенку, как хорошо ты его подготовишь и будет ли в зале кто-то из его близких. Детская психика – штука тонкая, и с этой хрупкой игрушкой в суде «забавлялись» все, кому не лень. Адвокаты становились омерзительно жестокими, когда должны были защитить своего клиента. Суд – это война, а на войне, как известно, все средства хороши. Что такое детские слезы, когда на кону стоит проигрыш или выигрыш громкого дела? А это дело грозило стать не просто громки – оно будет греметь, о нем будут писать во всех газетах, их покажут по телевидению. Максин было не привыкать к вниманию прессы, перед камерой и публикой женщина держалась легко и непринуждённо. Но такое внимание грозило им тем, что все – и прокуратура, и адвокаты, а их наверняка будет даже несколько, в таких делах это – совершенно нормальное явление, будут рвать и метать, применяя самые грязные и подлые методы. Так что ей было заранее жаль малышку, которой и так уже досталось. И, очевидно, им и в самом деле нужен очень хороший психолог, который поможет для начала хотя бы просто разговорить девочку. Дальше – дальше она попробует сама. Максин еще предстояло готовить Оливию к выступлению в суде, если до него вообще дойдет. Суд ведь мог и не допустить Оливию выступать в суде, сочтя, например, что она не готова. Не хотелось бы этого.
- Я найду больницу и все остальное, ей даже в Нью-Йорке оставаться не обязательно, - обещает Максин. Просто не будет, девочку надо очень хорошо спрятать. И, может быть, будет лучше увести ее куда-то, где стены не такие белые, люди вокруг не носят халатов, а под окнами то и дело не раздается вой сирен скорой помощи. Конечно, девочку все равно будут охранять, но для этого можно найти и более пригодное для маленького ребенка место.
Как и у всех, у Максин были уже кое-какие связи – среди детских психиатров, среди врачей, среди тех, кто берет детей под временную опеку, умеет держать язык за зубами и сможет дать ребенку временный дом и безопасность. Очень относительную, но все же.
Эрик остался на допросе, а Максин, тем временем, вернулась к девочке. Она была ребенком, ребенком, пережившим невесть что, но когда-то же у нее – Максин на это надеялась – было и нормальное детство. У нее должны были быть любимые игрушки, любимая еда, любимый вкус мороженного, мультик. Пока они еще не выяснили даже, что это за секта – да, в таких, как правило, не кормят детей мороженым и не ставят им мультики. Но что-то, хотя бы что-то, должно быть!
С коллегой Максин встретилась снова только вечером – к тому времени уже хотелось упасть, но рабочий день еще был далек от окончания. Максин, как всегда, было несколько стыдно, что она снова не вернется домой к ужину, что снова на первом месте - чужой ребенок, а не ее собственный сын. Сын, которому так сейчас нелегко.
Она принесла с собой хороший кофе и немного новостей.
- Оливия потихоньку говорит. Рассказала про то, что любит, про то, чем ее кормили, попробуем найти рестораны с похожими логотипами, она смогла вспомнить и даже нарисовать что-то, - сообщает Максин, - Немного рассказала о том, чем они занимались целыми днями. В основном читали какую-то их литературу, смотрели поучительные фильмы, работали по дому. Они никогда не ходили гулять, не бывали в городе, не видели посторонних. Только «семья» и все. И мы нашли ей временных опекунов, они врачи в реабилитационной клинике. Клиника согласилась, чтобы девочке приставили охрану, - вот и все новости.
- А у тебя тут что?