Мэттью ничуть не относился к Чарли, как к ребёнку. Он разговаривал с ним, как и со всеми остальными, разве что с лёгким налётом профессионализма. А был он, как мы помним, психологом по образованию. Из этого следовало, во-первых, что Мэттью никогда не был склонен давить, но общаться относительно мягко. Во-вторых, в своей практике у куратора не было людей с особенностями. Всё же расстройствами такого спектра занимались врачи, а Мэттью имел всё же педагогическое направление.
Однако был в этом несомненный плюс. Мэттью быстро же подстраивался под собеседника. Вот и сейчас довольно скоро уловил, насколько прямым был Чарли. Он отвечал чётко и по существу и ждал, вероятно, таких же прямых вопросов безо всяких изворотов.
— Что же, люди по-разному реагируют на разные вещи, — улыбнулся Мэттью на очередной удивлённый вопрос. — Пока я не знаю, о чём вы разговаривали, я не могу загадывать, насколько комфортная это тема для обсуждения для тебя. Например, Эмиль мог сказать тебе что-то, о чём тебе было бы неловко сообщать мне.
Обычно, конечно, ни один психолог не давал таких прямых ответов и пояснений. Но обычно другие люди вполне себе понимали, почему интересуются их комфортом. Да и Чарли, судя по всему, не испытывал никакой неловкости, поэтому с ним можно было быть предельно откровенным, это Мэттью быстро понял.
Видимо, это пояснение имело смысл для Чарли. Он помолчал (Мэттью не давил), а потом принялся рассказывать. Куратор честно попытался сохранить вежливую улыбку и не показывать своего удивления. Чарли повествовал настолько подробно, как будто имел записывающее устройство в своей голове. Не хватало только точного времени каждой цитаты, честное слово. Но, если без шуток, всё же это было полезно.
Мэттью записывал основные моменты. В основном, конечно, смысл сказанного и реакцию Эмиля на это, чтобы потом проанализировать и самому, и в команде кураторов, да и, честно говоря, подключить к этому доктора Меннинга. Всё же такие стрессовые депрессии были по его части, а не по части простых кураторов.
Мэттью даже успел подумать о том, это ж какой поворот его жизнь совершила, что он обсуждает человека в депрессии с человеком в аутичном спектре. Чарли тем временем немного занесло. Он принялся вещать о том, что он рассказывал Эмилю, пока у того случилась истерика, только в ещё больших подробностях.
— Это, и правда, интересно, — согласился Мэттью, снова улыбнувшись. И даже не соврал. Правда, конечно, он лучше бы послушал такую лекцию вне работы, ну да ладно. — И, если тебе интересно, то тогда у тебя не было правильного или неправильного выбора. Эмилю просто было важно ощущение, что ты рядом. Ему было не важно, что именно ты говоришь.
Куратор старался не давать каких-то «диагнозов» даже в своей голове, но конкретно та ситуация была вполне очевидной и объяснимой. Эмиль, по сути, сам заявил довольно прямо. Он попросил остаться и просто говорить что-нибудь.
— Всё, о чём ты рассказал, очень хорошие знаки для Эмиля, — так же откровенно проговорил Мэттью. И действительно ощутил некоторую надежду на то, что ему не придётся вызывать подкрепление в виде врачей. — Чарли, я не буду, да и не могу заставить тебя делать что-то специально. Я знаю, что ты не психолог и не психиатр. Но, похоже, твоя компания немного помогает Эмилю держаться. Так что я бы хотел попросить тебя, если тебе не сложно, продолжать иногда навещать его.
Куратор попросил о малом. Он подозревал, что будет дурной идеей просить Чарли о чём-то конкретном. Парень с его прямотой вряд ли справится. Скорее, он напрямую же выдаст, что это была просьба куратора. Да и если Эмиль сам заподозрит, что Чарли «подослали», скорее всего, это приведёт к крайне негативной реакции. Возможно, Эмиль закроется ещё и перед этим единственным человеком, с которым наладил контакт.
Но в том, чтобы Чарли просто приходил вот так, не было ничего такого. Быть может, Эмиль сам после общения с этим парнем начнёт выныривать из своего состояния почаще. Этот момент Мэттью обязательно обсудит и с другими кураторами, и с психиатром.

И всё же Мэттью чувствовал, что занимался чем-то вне своего профиля. Даже на минутку захотелось сказать собеседнику «забудь» и сперва проконсультироваться с более опытным специалистом. Ведь то, что для большинства людей было простой и понятной просьбой, для Чарли оказалось не меньше, чем испытанием.
Парень тут же отвёл взгляд ещё сильнее, хотя и без того старался не смотреть на Мэттью. Тут же начал и убеждать куратора, что он лишний в этой цепочке событий. Даже, кажется, немного разволновался. Как бы не случилось такого, что Мэттью сейчас убедит его в необходимости этих визитов, а Чарли, действительно, придёт к Эмилю и прямо заявит: кураторы решили, что так для тебя будет лучше.
— Тебе не нужно помогать ему чем-то конкретным, — проговорил Мэттью и оборвал сам себя, немного задумавшись.
В обычной ситуации он попросил бы собеседника быть самим собой, ведь именно это чем-то помогало Эмилю. Что-то зацепило его психику в естественном поведении Чарли, а значит конкретные действия были не нужны (как мог только предполагать Мэттью). Но отчего-то казалось, что Чарли такую фразу снова сочтёт слишком размытой и не чёткой.
— Хорошо, давай попробуем посмотреть на ситуацию со стороны логической задачи, — проговорил в итоге Мэттью. — Так будет проще нам обоим.
Куратор вновь не скатился до уровня общения «с ребёнком», но всё же немного слукавил насчёт того, что такой подход будет удобен им двоим. Разумеется, он пытался найти подход к Чарли, а тот определённо любил чёткость и логичность.
— Дано: у нас есть парень, Эмиль, чья психика дала некоторый сбой из-за сильного стресса. Этот сбой не позволяет ему выполнять жизненно необходимые функции: есть, пить, ходить, контактировать с социумом. И моя задача — исправить этот сбой.
Мэттью тоже начал говорить размеренно, будто погружая Чарли в решение этой непростой задачи. Но на самом деле, конечно, решения от него не требовалось. Требовалось понимание, почему куратор просил навещать Эмиля, почему именно Чарли и что нужно делать.
— Этот сбой, — продолжил Мэттью, — можно исправить медикаментами. Но есть вторая проблема, этот сбой не позволяет Эмилю понять, что ему нужны эти медикаменты. Как будто ты хочешь установить антивирус на компьютер, но этот вирус уже сломал ту часть системы, позволяющую установку новых программ.
И снова на миг куратор задумался: чем он вообще занимается? Нет, таким развёрнутым пояснением он даже немного гордился, если честно. Придумать вот так сходу более техничные аналогии… Возможно, для Чарли они звучали глупо. Скорее всего так и было. Но вроде бы Мэттью видел некоторое понимание, и это немало подбадривало.
— Когда к Эмилю прихожу я или кто-то из специалистов, наши подходы не работают против этого сбоя. Он не разговаривает с нами, не двигается и не принимает медикаменты. Но тут появляется неизвестная часть уравнения, в виде тебя и твоих визитов. Происходит что-то, что отлаживает часть системы, часть психики на небольшой промежуток времени. Эмиль говорит, эмоционально реагирует, двигается. Очевидно, есть что-то, что-то отличное от наших подходов, что помогает ослабить этот сбой.
Мэттью чуть наклонился вперёд, упираясь локтями в собственные колени, чтобы хотя бы ненадолго поймать взгляд собеседника.
— Я хочу понять, что это за неизвестная, Чарли.
Он снова сделал небольшую паузу, чтобы всё это осмыслить и переосмыслить, прежде, чем продолжить аналогию.
— Я не знаю, как это работает у техников или программистов, но предполагаю, что если какое-то действие даёт положительный результат на весь опыт, его повторяют несколько раз, чтобы посмотреть и что конкретно положительно влияет, и есть ли какой-то прогресс в целом, какая-то положительная динамика. Поэтому я не прошу тебя что-то делать по отношению к Эмилю. Я прошу тебя повторить удачный эксперимент ещё пару раз для начала, чтобы я мог понять, что это за неизвестная. И есть ли прогресс.
Мысленно Мэттью уже набирал на коммуникаторе простое сообщение Николасу: «Когда долетим, я увольняюсь». Судя по тому, как аккуратно руководитель рассказывал Мэттью о его собеседнике, он поймёт.
— Скажи мне, в какое время у тебя ближайшие смены, и я скажу тебе, когда можно будет его навестить, если так будет проще, — отозвался про временные промежутки Мэттью.

Мэттью мягко улыбнулся, когда Чарли уверенно заявил, что знает о депрессии, потому что читал про неё. Возражать куратор не стал. Хотя бы потому, что, пожалуй, это заявление было похоже на ответные попытки Мэттью «быть в теме» и сравнивать психологическое состояние Эмиля с техническими проблемами, близкими Чарли.
На деле же, конечно, никто из них не знал о депрессии всё. Это заболевание было слишком многолико и неуловимо. Когда Мэттью общался с доктором Мэннингом по поводу Эмиля, тот тоже не поставил окончательный диагноз. Да и вообще больше склонялся к тому, что это адаптационное расстройство или острая стрессовая реакция. Депрессия, которая клиническая, не развивается так быстро. Она могла быть следствием нелеченого расстройства, в котором Эмиль пребывал сейчас, но на данный момент вряд ли это была именно депрессия.
Антидепрессанты, которые назначили парню, были очень и очень слабыми. Психиатр выписал их исключительно, как поддержку. Предполагая, что медикаменты помогут ослабить физическую невозможность выполнять бытовые действия — есть, нормализировать сон, немного двигаться. Но основной головной болью Мэттью оставалось заставить Эмиля приоткрыть эту защитную скорлупу, в которой он спрятался, заставить пойти на контакт и хоть что-то начать делать.
Тут был ужасный замкнутый круг. Эмилю действительно пойдёт на пользу общение, осознание, что он не одинок, и физическая активность. Но он этого делать не мог. И не мог понять необходимость всего этого.
Однако в текущем общении с Чарли куратор отмечал значительный прогресс. Какими бы нелепыми ни были попытки обосновать всё с логической стороны, Чарли понял собеседника. И это была маленькая победа.
Они с Мэттью обсудили, когда лучше всего было бы наведаться к Эмилю повторно. Куратор уточнил, заходил ли Чарли уже в свободное время или только всегда в рабочие часы, и когда получил утверждение на первый вариант, предложил зайти в то же время в следующий свой выходной.
— Тебе же не нравится беспорядок в его модуле? — уточнил Мэттью. — Можешь просто заняться им. Ты же занялся его разбитой кружкой, потому что она не давала тебе покоя.
Это показалось куратору естественной причиной визита. Вряд ли Эмиль будет возражать, если Чарли просто придёт и начнёт убираться. Против кружки тот явно не возражал и не проявлял агрессии за такое вмешательство.
Когда с этим вопросом было покончено, Чарли принялся задавать рассудительные вопросы. Против них Мэттью не возражал. Он и без того собирался сравнивать ещё и ещё раз их визиты, анализировать и консультироваться с психиатром по поводу того, что конкретно могло давать такой положительный эффект. Предположения уже были, конечно, но всё же, как уже было сказано, Мэттью не обладал должной компетенцией для точных заключений.
— Каждый день, — отозвался Мэттью, и этот ответ не был удивительным.
Парень находился в таком пограничном состоянии, что требовался постоянный контроль за его состоянием. Мэттью стоило уловить, в какой момент уже стоило привлекать медиков для внутривенного питания и поддержки уровня жидкости в организме. Но вместе с тем Эмиль ещё был недостаточно болен для того, чтобы получить доступ к камерам в его модуле для мониторинга круглосуточного — вмешательство в личную жизнь, как никак.
— Наша основная задача добиться от него любой реакции и показать, что он не одинок и ему незачем справляться с проблемой одному, — проговорил Мэттью. — Я приношу ему еду, спрашиваю о его самочувствии или спрашиваю о том, чего бы ему хотелось. Если он не просит оставить его в покое, просто сижу рядом, потому что давить на него нет никакого смысла. В целом, уже неплохо, что он отвечает хотя бы односложно, но, конечно, это не тот прогресс, который мне бы хотелось видеть.
Куратор рассказал ещё о том, как проходят их встречи. И это действительно разительно отличалось от визитов Чарли. Эмиль никогда не заговаривал сам с Мэттью или психиатром. Он не возражал, если куратор сидел рядом, но обычно просто засыпал через какое-то время, будто не замечал присутствия постороннего в своей комнате.

Мэттью не подкупала прямота Чарли, но и не отталкивала, как некоторых. Он просто, как, наверное, и полагалось психологу, принимал такой характер и манеру общения собеседника. Кроме того, прямая фраза ничуть не обижала Мэттью. Он сам предполагал и такой вариант, поэтому просто кивнул и проговорил, что это тоже имеет место быть.
Но всё же фаворитами предположений оставались другие. Скорее, Эмиль, пребывая разумом в «скорлупе», что защищала его от стресса и горя, царящего в реальности, невольно отторгал любую помощь. Он не хотел выбираться и когда осознавал, что ему хотят помочь выбраться, заглублялся в расстройство ещё сильнее.
Чарли же, напротив, не предлагал никакой помощи. Не интересовался состоянием Эмиля, не пытался позаботиться. Разум Эмиля воспринимал визитёра не как что-то назойливое, а нечто нейтральное, но вместе с тем это был человек. А любой человек, если не находился в тяжёлом психическом расстройстве, тянулся к социуму.
Ну и ещё Мэттью мог предположить, что некоторую роль играла подсознательная симпатия к Чарли. Парень ведь напрямую рассказал, как фигурист назвал его красивым. Речь, конечно, не шла об осознанной влюблённости или романтическом интересе. Но всё же люди были склонны больше доверять людям, которых считают привлекательными внешне. Сам Мэттью мог не надоесть Эмилю, а быть… не в его вкусе, только и всего.
Разговор с Чарли постепенно подошёл к концу, и куратор поблагодарил собеседника и за информацию и сам разговор, и за возможность зайти к Эмилю ещё раз. Потом вышел. Время было уже совершенно не рабочим, но Мэттью всё равно решил кратко отписаться Николасу о результатах визита. В конце концов, если руководитель был занят или отдыхал, он посмотрит это сообщение уже завтра утром. У них вообще за последнее время стандартные графики сбились напрочь, вот и Мэттью продолжал работать вне всяких смен.
«Не поверишь, но на Чарли Эмиль реагирует куда лучше, чем на нас всех. Он с ним заговаривает и просил один раз остаться с ним. Я обсужу это с доктором Мэннингом, а пока попросил Чарли заглянуть к нашему парню ещё раз», — отписал ситуацию Мэттью. Потом добавил: «Час объяснял человеку с РАС зачем ему нужно зайти к человеку с ОСР. Что я делаю вообще со своей жизнью… Есть вообще функция уволиться через полгода, как контракт закончится?». И добавил смеющихся смайликов, конечно.
Не то чтобы они с Николасом были такими уж друзьями, но всё же общались хорошо. Плюс-минус одного возраста, плюс-минус одна деятельность. Да и Николас был приятным парнем, не занудой и очень даже адекватным. Так что общались они не как руководитель и подчинённый в компании со строгой иерархией.
Пока же Мэттью, минуя собственную каюту, пошёл на поздний ужин. Он полагал, что в столовой уже не будет толком никого, а может, он вообще будет единственным посетителем под конец работы кухни. Но оказалось, что Стрикленды (естественно, в количестве обоих штук) тоже решили сегодня припоздниться. Так что Мэттью присоединился к ним, раз уж им было, что обсудить, и Николас был не против его присутствия. И, если вы думаете, что психологи не обсуждают других людей, то, чёрт возьми, как вы не правы. Ещё как обсуждают. И хихикают.